— Идеи-то есть, — невнятно высказался Батя и, подумав, продолжил: — У нас тут по лесам ходит сказка о том, что в Шишкине, есть такой ПГТ,
[7]
живет некий дед Мазай.
— Ну-ну, — сморщился Андрей больше от недоверия, чем от боли.
— Не «ну-ну», а дед Мазай. Говорят, старичок так же, как его тезка зайцев спасал, помогает детям и женщинам, а потом прячет их в этом самом Шишкине.
— Ага, а гвулхов он, значит, не боится? — усомнился Корчак.
Батя на непривычное слово только поморщился — в отряде уже привыкли, что Убивец упорно не желает использовать народные названия монстров.
— Не знаю, может, это сказка, а может, и нет, но деда одной их наших пленниц зовут Матвеем, и работал он сторожем в детском доме. А дом этот как раз в Шишкине и находился. Так вот, Алена говорит, что все воспитанники детдома называли его дедом Мазаем.
— Батя, — устало выдохнул Андрей, — ты сам-то хоть веришь в эти сказки?
— Не верю, но другого выхода не вижу. В Демидово нам путь заказан. До ближайшего поселка пятьдесят километров, а у нас очень неудобный груз. С другой стороны, возможно, там действительно сохранился детский дом. Может, не в самом городе, а где-то поблизости спрятались. А с нашими «трофеями» все равно нужно что-то делать.
— Нужно, — кивнул Корчак: воспоминания разговора с пленником заставили его помрачнеть. — И чем скорее, тем лучше.
— Та-ак, давай выкладывай, — тут же насторожился Батя.
— В общем, побеседовал я с ушастиком. Все самое интересное он выложил сразу же в угрозах. Смешно, но факт: любят эльфы грозить всякими карами. Так вот, ушастый сказал, что на нас уже идет охота.
— Что, так и сказал, что именно на нас? — напрягся командир.
— Похоже на то. Некий Сатока обеспокоился тем, что в лесах пропадают охотники. В случайности он не верит, поэтому собрал отряд добровольцев и встал на след. Думаю, после того как мы угробили отряд с магами во главе, и тем более караван, они вообще на уши встанут.
— Да уж, веселого мало, — опечалился егерь. — Есть еще что-либо важное? Я думаю, стоит выйти уже сейчас: отдохнули — и хватит. Хорошо, хоть эти мрази по ночам не бродят.
— А вот с этим могут быть проблемы, — разочаровал Батю Андрей. — Это они у себя по ночам не ходили. Леса их старой родины — нечто вроде филиала ада. А у нас тут — так, пионерский лагерь. Первое время они боялись темноты по привычке, но теперь уже и ходят, и даже бегают. Я об этом специально спросил.
— Тогда не будем тормозить. — Батя встал и направился к костру, но внезапно остановился. — А что там насчет девушек: куда их вели?
— Человеческие женщины рожают овров и фэйри, — глухо ответил Убивец.
— Не скажу, что это хорошо, но хоть не на убой ведут.
— На убой, Батя… — С каждым словом Андрей становился все мрачнее. — Когда эта мерзость вылезает наружу, она разрывает своего родителя.
— Как такое может быть? — Егерь застыл на одном месте и сжал кулаки.
— Не знаю, Батя, не знаю.
Глава 14
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Серый взъерошенный воробей свалился с неба и, сделав стремительный пируэт, буквально спикировал на ветку яблони. Он затрепетал, стряхивая с себя капельки предрассветного тумана, и громко зачирикал, стараясь передать миру свое восхищение весной, рассветом и этим чудесным местом. Словно эхом его чириканью, в воздухе разлился мучительный стон. Воробей испуганно подпрыгнул, но любопытство оказалось сильнее, и он слетел ниже. Заинтересовавший его звук долетал из зарослей странного желтовато-красного растения. Плотные витки мягких лиан бугрились волнами и на первый взгляд не несли угрозы. Но серый хитрец рисковать не стал и сел не на саму лиану, а спрыгнул на склонившуюся над лианами ветку шиповника — колючего, неудобного, но родного и понятного. Птица, наклонив голову, всмотрелась в сплетение лиан. Внезапно заросли вздрогнули и… раскрылись. Что-то округлое провернулось в месиве гибких ветвей разной толщины, открывая воробью человеческое лицо. Лицо принадлежало женщине, но сейчас в это было трудно поверить, настолько оно было истерзано болью.
Ссохшиеся губы пленницы вздрогнули, и слабое дыхание вытолкнуло еще один стон. Глаза на измученном лице открылись и посмотрели на птицу. Судорога боли еще сильнее исказила тонкие черты, а по щекам потекли слезы.
Внезапно стоны прекратились. Лианы, растущие немного в стороне, раздвинулись, открывая мерцающий внутренним светом тоннель. Из глубины прохода появился эльф в длинном, сплетенном из грубых волокон балахоне. Эльф заинтересованно посмотрел на женское лицо и махнул рукой. Лианы вновь затянули голову жертвы. После этого маг протянул руку к птице. Осторожный, битый жизнью воробей прожил долгую жизнь, он с легкостью избегал человеческого гнева и кошачьей хитрости. Но в этот раз серый бродяга покорно запрыгнул на открытую ладонь. Пальцы эльфа резко сжались, отрезая птице путь к бегству.
Эльф задумался над тем, как можно использовать это живое существо, но так и не успел придумать ничего конструктивного — в воздухе разлился хрустальный звук рога, и маг вздрогнул. Его рука непроизвольно разжалась, и воробей, используя свой единственный шанс, серой молнией взмыл в небо. Маленькое сердце трепетало от страха. Сегодня ему в очередной раз повезло, и, может быть, пережитого страха хватит надолго, чтобы десятой дорогой облетать эти странные заросли и новую угрозу в виде ушастых чужаков.
Звук рога отразился от лиан и стволов деревьев, как по волшебству преображая этот уголок мира. Тихое, казавшееся абсолютно диким место моментально преобразилось. Лианы пришли в движение, открывая ровные ряды кустарника, на которых, словно на грядках, бугрились пульсирующие клубки. По проходам забегали эльфы в балахонах, а на центральную аллею стремительно въехала целая кавалькада — повелитель Эдерай почтил своим присутствием королевский питомник.
Щер под королем зарычал и резко затормозил, разрывая когтистыми лапами растительный ковер. Эдерай качнулся вперед и тут же огрел скакуна плеткой. Шкура у животного была мало того что толстой, к тому же защищенной крупной чешуей. И все же вплетенные в хлыст камни сверкнули россыпью искр, и спина щера мучительно выгнулась.
«Беда с этим молодняком, — подумал король, — слишком глупые и упрямые. Но каков красавец! Еще несколько сезонов — и он станет настоящим боевым щером».
В глазах эльфа молодой щер был верхом красоты и звериного изящества, но любой человек посчитал бы это существо уродливым. Особенно если бы видел лошадь, красавицу-кобылицу кахетинской породы, которая, умирая, подарила жизнь монстру.
С непозволительным для этого места шумом короля догнала его свита. Их скакуны не могли похвастаться такой же статью, как щер короля, но они тоже произошли не от ломовых лошадей.
Кощунственное поведение свиты вызвало возмущенное выражение на лицах магов жизни, но произносить что-либо в присутствии короля они не решались.
