— Угу. — Пользуясь полутьмой корчмы, освещаемой только многочисленными огоньками гнилушек стен и потолка, Денис незаметно извлек из кармана кран, и, скрывая его в ладони, начал трясти за хвост воришку, одновременно хлопая рукой с зажатым в ней краном по карманам его хламиды.
Третий удар «выбил» из него кран, который глухо стукнулся об дубовый настил пола.
— Ниф-Ниф! — ахнула старуха. — Как ты мог! Я тебе столько раз в долг наливала, а ты, морда твоя свинячая… Так, где моя кочерга?!!
И тут черт рванулся так, что сумел выскользнуть из кулака Дениса, оставив в нем только пушистую кисточку от кончика хвоста.
— А-а-а!!! Хвост испортил, сволочь!!! — Плюхнувшись на пол, Ниф-Ниф прямо на карачках с места в карьер развил такую скорость, что пулей выскочил из корчмы, и болотница перехватить его не успела.
— Бабка, тебе кисточка не нужна? — поинтересовался Денис, любуясь на трофей.
— Зачем она мне?
— Ну пыль там с ушей стряхнуть или еще для чего.
— Давай! — сцапала кисточку болотница, подняла кран и убежала со всем этим хозяйством в подсобку. — Дверь на место поставить не забудь! — крикнула она оттуда.
Неопределенно хмыкнув, юноша поставил выбитую вместе с косяком дверь на место, кулаком загнал гвозди по старым следам в пазы, ткнул пальчиком. Вроде держится.
Болотница вернулась из подсобки с двумя кружками пива, поставила их на столик Ганса, отсыпала Денису десять золотых. Явно обсчитала. Суммарно весили они гораздо меньше крана, но юноша не стал скупердяйничать. Однако одну из монеток попробовал на зуб. Вроде золотая.
— Ладно, не буду тебя обдирать. — Юноша сел за столик Ганса. Стул под ним угрожающе заскрипел.
— Ее, пожалуй, обдерешь, — усмехнулся лепрекон, сидевший за соседним столиком. — Она за свое пиво такую цену ломит!
— Поговори у меня, шапка зеленая! — цыкнула на него болотница. — Будешь выступать, больше не налью!
Ганс, строчивший что-то на бумаге, оторвался от своих записей, окинул задумчивым взглядом Дениса.
— Нет, что-то в тебе не то, — изрек сказочник. — И зеленый ты вроде, и страшненький, но все равно не то!
— И что во мне не то? — с усмешкой спросил Денис.
— Прическа! — осенило Ганса. — Ты у меня будешь лысым!
— Да я же вроде стригся недавно… — Рука юноши потянулась к голове, нащупала на ней пук водорослей, облепленных болотной тиной и ряской. — Твою мать!
Импровизированный парик полетел на пол. Наверняка и кожа ведь позеленела после болотных ванн. Денис покосился на свою руку. Она действительно отдавала зеленью в свете мерцающих огоньков гнилушек.
— О! Вылитый огр, — обрадовался Ганс и опять начал строчить. — Итак, наш огр жил в болоте. Его боялись все…
— Ганс, отставить! Это не твоя сказка.
— Что значит не моя? Раз я пишу, значит, моя! — Из-под пера увлекшегося писателя веером летели брызги.
— Слышь, бабка, — тормознул Денис старуху, подтаскивающую пиво за соседний столик, — ты кончай ему подливать.
— Во-первых, я не бабка, я болотница, а во-вторых, у меня с ним договор.
— Какой договор?
— Я ему вдохновляться помогаю, пива заветного подливаю.
— А он тебе за это что?
— А он с ней за это вдохновение золотом полновесным расплачивается по тройной цене, — хихикнул лепрекон.
— Еще одно слово, ушастый, и я тебя отсюда выгоню! Ты в мои торговые дела не лезь! А ты этого пустомелю не слушай, — сказала болотница Денису. — Я по доброте душевной, можно сказать, болезного приветила, почти задарма кормлю, пою…
Тут болотницу окликнули лохматые кикиморки, и она умчалась обслуживать очередных клиентов. Видя, что писатель так увлекся очередной сказкой, что ничего вокруг уже не видит и не слышит, Денис дал знак лепрекону подсаживаться к его столу, намекая, что за ним не заржавеет. Ему нужна была информация, и он готов был за нее платить. Лепрекон от дармовой выпивки не отказался. Не рискуя сам пить болотное пойло с подозрительно зеленой шапкой пены, юноша презентовал ему свою кружку и приступил к дознанию.
Картина, нарисованная лепреконом, прояснила все. Или почти все. Оказывается, у болотной нечисти, не имеющей возможности выйти за пределы своего болота, в большом почете были былинки клевера. Но не простого клевера, а того, венчик которого насчитывал четыре листика вместо трех. Такой клевер приносил удачу и шел на какие-то хитрые зелья, которые вместе с пивом по ночам варила болотница. Эта информация дошла до писателя в разгар сильнейшего творческого кризиса. Его заклинило. Он уже второй месяц подряд сидел без дела, не в состоянии выдать на-гора ни одного приличного сюжета новой сказки, а болотница, по слухам, владела секретом вдохновения и за определенную мзду, вполне могла им с кем-нибудь поделиться. И вот Ганс Христиан Андерсен вышел на промысел. Ему жутко повезло. Сказочник набрел на целое поле «клевера», у которого все былинки имели не по три, а аж по целых шесть лепестков! Мимо такой удачи он пройти не мог, надрал целый стог и потащил его к болотнице, рассчитывая на награду. Гансик в ботанике разбирался слабо. Ему было невдомек, что на болото он волок не клевер. Это была конопля. Свой стожок он выложил перед болотницей, с ходу заявив: сама былинки да листики на них пересчитывай, мне недосуг. Мне типа это… сказку подавай. Или, на худой конец, к бутылкам, в которых вдохновение разлито, приложиться дай.
— Что за бутылки? — насторожился Денис.
— Вон в том шкафчике стоят, — кивнул лепрекон на толстенный ольховый пень, торчавший прямо из пола у стены корчмы. В его коре действительно угадывалось что-то наподобие дверцы.
— Блуждающие огоньки! — воскликнул юноша, треснув себя по лбу. — Как же я сразу-то не догадался. Вот, значит, в какую сказку меня Валька закинул.
Лепрекон как-то странно покосился на юношу при этих словах.
— Блуждающие огоньки? — Ганс тоже встрепенулся. — А что, неплохо звучит. Сказка вообще-то дрянь получилась, а вот название самое то. — Сказочник полез под стол, выудил оттуда скинутые на пол исписанные бумаги и начертал на одной из них новое название.
— Какая самокритичность, — восхитился Денис, но Ганс его уже не слышал.
Он вернулся к новой сказке и теперь задумчиво жевал кончик пера, устремив мечтательно-пьяный взор в потолок.
— Ну и дальше что было? — тормошнул Денис лепрекона.
Тот продолжил. В ольховом пне, который служил шкафчиком еще прабабушке болотницы, действительно стояли бутылки. С поэзией простой, поэзией скандальной, в которую был подсыпан шипучий порошок из лживых грязных городских сплетен. В особой бутылке хранились трагедии, замешенные поганой метлой на похмельном рассоле, обильно орошенном кровью преступника и его жертвы. Трагедии хранились в бутылке из-под шампанского, так как, по определению, должны были хлопать пробкой, а потом ядовито шипеть, исходя пузырями ненависти и злобы. Была в шкафчике даже бутылка с минорно-набожной поэзией, но, так как в каждую бутылку болотница добавила немножко чертовщины, стишки получались не совсем минорные и не совсем божественные. Половину шкафчика занимала самая большая бутылка с обыкновенными историями для прозаиков. Горлышко ее было обвязано свиной кожей и обтянуто пузырем, чтоб амброзия не выдохлась. Вот этой-то бутылки Ганс Христиан и пытался добраться в душевных терзаниях, вызванных сильнейшим творческим кризисом.
