— Так откуда же они берутся?
— Из вашего страха. Из той части души, которая ненавидит все непривычное и не желает меняться. Из вашей мелочности, глупости, тупого упрямства. Вы боитесь завтрашнего дня — и сделали страх своим богом. Герцогиня это знает.
Каток продолжал скрипеть. Вокруг кипели котлы и с шумом лилась вода. В воздухе пахло мылом и мокрой одеждой.
— Я не верю в Герцогиню, — сказала Полли. — Это сплошной обман. Всякий бы на моем месте обернулся. Это совсем не значит, что я в нее верю.
— Неважно, Полли. Она верит в тебя.
— Правда? — Полли окинула взглядом душную мокрую пещеру. — Значит, она здесь? Может быть, она почтит нас своим присутствием?
Уолти не знала, что такое сарказм. Поэтому она кивнула.
— Да.
Да.
Полли оглянулась.
— Ты сказала «да»? — уточнила она.
— Да.
Да.
Полли расслабилась.
— Просто эхо. В конце концов, мы в пещере…
…но интересно, почему мой голос не отдается эхом?
— Уолт… то есть Элис, — задумчиво сказала Полли.
— Что?
— Пожалуй, не стоит говорить об этом с остальными, — сказала она. — Люди охотно верят… ну, в богов и все такое, и они нервничают, если сказать им, что они просто притворяются. Э… она ведь не появится?
— Та, в кого ты не веришь? — с воодушевлением спросила Уолти.
— Я не утверждаю, что она не существует, — слабо возразила Полли. — Я просто в нее не верю, вот и все.
— Она очень слаба, — сказала Уолти. — Я слышу, как она плачет по ночам.
Полли всмотрелась в худенькое личико, в глубине души надеясь, что Уолти над ней смеется. Но ответом был лишь озадаченный невинный взгляд.
— Почему она плачет? — спросила Полли.
— От молитв ей больно.
Полли подскочила, когда кто-то коснулся ее плеча. Это была Холтер.
— Госпожа Энид говорит, чтобы мы принимались за работу. Стражники могут прийти и проверить.
Стирка — женское занятие, а следовательно — монотонное, утомительное и располагающее к общению. Полли уже давно не доводилось стирать. Здесь, в пещере, были длинные деревянные корыта, над каждым из которых трудились по двадцать женщин. По обе стороны от Полли женские руки выжимали, колотили, выкручивали и мылили белье, прежде чем бросить его в чан для полоскания. Она присоединилась и стала слушать разговоры.
Женщины просто сплетничали, но там и сям, как мыльные пузыри, мелькали ценные сведения. Двое стражников, по слухам, «дали себе волю» — то есть больше прежнего, — и за это их выпороли. Инцидент вызвал большое оживление в прачечной. Судя по всему, в крепости командовал какой-то важный господин из Анк-Морпорка, который и распорядился наказать стражников. Он вроде как волшебник, сказала женщина напротив. Говорят, он видит, что творится на всем белом свете, и ест только сырое мясо. Говорят, у него повсюду шпионы. Разумеется, никто не сомневался, что Анк-Морпорк — воплощенная Мерзость. Полли, старательно оттирая рубаху на стиральной доске, задумалась. В том числе о равнинном канюке, который поднялся так высоко в горы, и о каком-то существе, ловком и быстром, похожем на тень…
Потом она отправилась к кипятильному чану и принялась заталкивать исходившую паром одежду в бурлящую воду. Здесь, в прачечной, где не было никакого оружия, она держала в руках тяжелую палку почти в три фута длиной…
Полли нравилось бездумно работать. Мышцы делали все необходимое, оставляя голову свободной. Никто не знал наверняка, жива ли Герцогиня. Но Полли не сомневалась в одном. Герцогиня была обыкновенной женщиной. Женщиной, а не богиней. Люди молились ей в надежде, что их просьбы завернут в подарочную упаковку и перешлют Нуггану. Но Герцогиня не имела никакого права сводить с ума таких, как Уолти, у которой и без того хватало проблем. Боги творят чудеса. А Герцогиня только позировала для портретов.
Краем глаза Полли увидела вереницу женщин, которые снимали огромные корзины с помоста в углу комнаты и выходили в коридор. Она оттащила Игорину от лохани и велела присоединиться к ним.
— И смотри внимательно! — добавила Полли.
— Слушаюсь, капрал, — ответила Игорина.
— Одно я знаю наверняка, — сказала Полли, указывая на горы сырого белья. — Все это нужно где-то сушить…
Она вернулась к работе, время от времени присоединяясь к общей болтовне — просто для вида. Прачки уклонялись от некоторых тем, особенно избегая говорить о мужьях и сыновьях. Но иногда Полли удавалось кое-что ухватить. Одни мужчины сидели в темнице, другие, вероятно, погибли, третьи еще оставались на свободе. Некоторые прачки постарше носили медаль Материнства. Ее вручали женщинам, чьи сыновья погибли за Борогравию. Дрянной металл покоробился от сырости. Наверное, здешние женщины тоже получали медаль в сопровождении письма от Герцогини, с оттиском ее собственноручной подписи и именем покойного, втиснутого в узкий пробел.
Мы имеем честь поздравить вас, госпожа А. Лапчик (Мунц, Колодезная улица), с героической гибелью вашего сына ОттоПетраГанса Лапчика, которая произошла 25 июня в ххх.
Название места военная цензура всегда вырезала, чтобы враг не радовался. Полли всегда изумляло, что дешевые медали и бездумные слова ободряли и утешали матерей. Те жительницы Мунца, которые удостоились награды, носили ее с болью, гневом и гордостью.
Полли сомневалась, что стоит доверять госпоже Энид. В крепости у нее сидели муж и сын. Госпожа Энид наверняка успела понять, чего стоит Блуз, и скорее всего задалась вопросом, что вероятнее: он освободит пленных или стрясется крупная заварушка, в которой пострадают все? Трудно винить госпожу Энид, если в голову ей пришел очевидный ответ…
Полли вдруг поняла, что кто-то ее окликает.
— Что? — спросила она.
— Посмотри, — сказала Маникль, размахивая у нее перед носом мокрыми кальсонами. — Они кладут цветное белье вместе с белым!
— Да, ну и что? Это же вражеские кальсоны.
— Но ведь нужно стирать как положено! Ты посмотри, они положили сюда красные штаны, и все остальное окрасилось в розовый!
— И что? Когда мне было семь, я любила розовый цвет.
[9]
— Бледно-розовый цвет? На мужчине?
Полли быстро взглянула в соседнюю лохань и похлопала Маникль по плечу.
— Да. По-моему, получилось слишком бледно. Подбрось-ка туда еще что-нибудь красное.
— Но будет только хуже… — начала Маникль.
