— А что сейчас будет? — спросила Полли.
— Действует на кого как, — протянул трактирщик. — Похоже, что этот… а, нет, уже.
Карборунд классическим образом рухнул. Никаких согнутых коленок, никаких боязливых попыток смягчить падение. Он упал, как стоял, и несколько раз качнулся с боку на бок. Его вытянутая вперед рука теперь торчала в потолок.
— Силенок не хватает, — объяснил Бровастый. — Обычное дело для молодых. Разыгрывают из себя крутых троллей, приходят сюда, заказывают «Электрический мозголом» и не справляются.
— Он придет в себя? — спросил Маладикт.
— Не. Сдается мне, вырубился до рассвета, — сказал Бровастый. — У них просто мозги перестают работать.
— Ну, ему это вряд ли грозит, — сказал капрал Страппи. — Эй вы, кучка оборванцев! Спать будете в сарае на заднем дворе, ясно? Сарай практически водонепроницаемый, почти без крыс. Выступаем на рассвете. Теперь вы в армии!
Полли лежала в темноте, на подстилке из затхлой соломы. Никто даже и не подумал раздеться перед сном. Дождь барабанил по крыше, ветер задувал в щель под дверью, хотя Игорь и постарался заткнуть ее соломой. Новобранцы вели довольно бессвязную беседу, из которой Полли поняла, что в одном сарае с ней находятся Кувалда Холтер, Зыркий Маникль, Уолти Гум и Дылда Тьют. У Маладикта и Игоря прозвищ не оказалось. Полли, с общего одобрения, стала Оззи.
К некоторому удивлению Полли, парень, отныне известный как Уолти, достал из сумки маленький портретик Герцогини и с волнением повесил его на старый гвоздь. Никто ничего не сказал, пока он молился. Ведь именно это и положено делать.
Поговаривают, что Герцогиня умерла…
Полли мыла посуду однажды поздно вечером, когда услышала мужской разговор. Плоха та женщина, которая не умеет подслушивать и одновременно шуметь.
Умерла. Но в КнязьМармадьюкПётрАльбертГанс ЙозефБернгардВильгельмсберге этого не признают. У Герцогини нет детей, а знать вся переженилась на своих кузинах и бабушках, поэтому герцогский трон должен отойти князю Генриху Злобенскому. Ничего себе! Представляете? Вот почему ее никто никогда не видел. И за столько лет не написали ни одного нового портрета. Невольно задумаешься, да? Конечно, утверждают, что она оплакивает молодого герцога, но ведь он умер семьдесят лет назад. Говорят, ее похоронили тайно и…
…и тут отец велел болтуну замолчать. Бывают разговоры, после которых меньше всего хочется, чтобы тебя запомнили как свидетеля.
Мертвая или живая, Герцогиня смотрит на тебя.
Новобранцы пытались спать.
Время от времени кто-нибудь рыгал или громко пускал ветры, и Полли старательно отвечала тем же. Это как будто побуждало остальных удвоить усилия, так что погромыхивала крыша и осыпалась пыль; потом все успокаивались. Пару раз Полли слышала, как кто-то, пошатываясь, выходил во двор, на холод и в темноту, теоретически — в сортир, но скорее всего, учитывая мужское нетерпение в подобных делах, куда поближе. Однажды, когда она в очередной раз вынырнула из беспокойного сна, ей показалось, что кто-то всхлипывает.
Стараясь не шуметь, Полли вытащила последнее письмо от брата — сложенное до маленького квадратика, зачитанное до дыр, испещренное пятнами до черноты — и перечитала его при свете одинокой оплывшей свечи. Оно было вскрыто, изувечено военной цензурой и отмечено печатью Герцогини. Письмо гласило:
Дорогие все, мы в ххх, который в ххх, и ххх это такая большая штука с набалдашником. В ххх мы будем ххх и это неплохо, потому что ххх. У меня все хорошо, нас кормят ххх. ххх мы ххх в ххх но мой приятель ххх говорит, что беспокоиться не надо, все закончится ххх и нам дадут медали.
Не унывайте!
Поль.
Письмо было написано аккуратным, чрезмерно опрятным, старательным почерком человека, вынужденного задумываться над каждой буквой. Полли медленно сложила его. Поль мечтал о медалях, потому что они блестят. Он ушел почти год назад, когда каждый вербовщик, проезжавший мимо, увозил с собой полбатальона, и новобранцев провожали с флагами и музыкой. Теперь они понемногу возвращались. Те, кому по-настоящему повезло, потеряли только одну руку или ногу.
И никаких флагов.
Полли развернула второй листок. Это было воззвание, озаглавленное «От матерей Борогравии!!» «Матерям Борогравии» не терпелось отправить сыновей в Бой со Злобенским Агрессором!! — и они выражали свое желание при помощи множества восклицательных знаков. Полли это казалось очень странным: в Мунце женщины не особенно радовались тому, что их сыновья могут пойти на войну, и всячески старались их удержать. Несколько экземпляров воззвания, впрочем, все равно лежали в каждом доме, ведь оно было очень патриотичным — то есть утверждало, что иностранцев надо убивать.
Полли научили читать и писать, следуя обычаю, так как трактир был большой и приходилось вести дела — например, считать и записывать. Мать научила Полли читать, потому что Нугган этого не запрещал, а отец проследил, чтобы она научилась писать вопреки всем запретам. Отец Юпк утверждал, что женщина, умеющая писать, сие есть Мерзость пред Нугганом: все, что она напишет, по определению будет ложью.
Но Полли все равно научилась, потому что Поль так и не одолел грамоту — по крайней мере, настолько, чтобы управлять таким бойким трактиром, как «Герцогиня». Он читал, медленно водя пальцем по строчкам, и писал со скоростью ползущей улитки, старательно выводя буквы и тяжело дыша, будто корпел над ювелирным украшением. Поль был большой, добрый, медлительный, он поднимал бочонки с пивом как игрушечные, но бумажная работа приводила его в замешательство. Отец намекал Полли — деликатно, но часто, — что ей придется помогать брату, когда он станет хозяином «Герцогини». Если предоставить Поля самому себе и не подсказывать, что делать дальше, он будет просто стоять столбом и смотреть на птичек.
По настоянию Поля она целиком прочла ему «От матерей Борогравии!!», в том числе про героев и про то, что нет лучше доли, чем умереть за свою страну. Теперь Полли об этом жалела. Поль всегда поступал именно так, как ему велели. К сожалению, он и верил в то, что ему велят.
Полли убрала бумаги и снова задремала, пока мочевой пузырь не дал о себе знать. По крайней мере, можно было не бояться, что в такую пору ей помешают. Она кое-что достала из сумки и как можно тише вышла под дождь.
В основном он капал с деревьев, гудевших от ветра. Луна скрылась за облаками, но света было достаточно, чтобы рассмотреть строения во дворе. Серые очертания намекали, что скоро рассвет — ну или то, что считалось рассветом в Плюне. Полли нашла мужскую уборную, которая, как она и предполагала, просто-таки воняла неопрятностью.
Поход в туалет требовал немалой хитрости и тренировки. Полли благополучно управлялась благодаря покрою бриджей — старомодных, с обилием пуговиц на ширинке — и экспериментам, которые проделывала дома рано утром, когда прибиралась. Она обнаружила, что женщина вполне может справлять малую нужду стоя. Главное — осторожность и внимание к мелочам. У нее вполне получалось дома, в уборной, которую планировали и строили с учетом того, что посетители скорее всего будут промахиваться.
