– Отчего же не сказать. Моё настоящее имя Аликантрония. Для друзей Алика, а для остальных я Царевна-Лебедь.
– Точно! Точно! Вспомнил! – хлопнул себя по лбу Василевс. – Ты, то есть вы, та самая царевна, Царевна-Лебедь. Княгиня оборотней! А я смотрю, что-то знакомое, где-то слышал, читал. Знаете ли, польщён, весьма польщён знакомством! Разрешите представиться: маг, алхимик, звездочёт, космоэнергет, ученик восточных мудрецов Василевс Премудрый! – колдуна словно подменили. Обычно выдержанный, сейчас он больше смахивал на хвастливого юнца. – Это с моей подсказки Яков обернулся петухом, ха-ха, представляете, петухом, и вступил в драку с Джафаркулом.
Осмыслив, что сказал колдун, Алика подняла руку, предлагая тому замолчать, и повернулась к цыгану.
– Ты что, тоже оборотень? – спросила она у бледного, как стена, Сероволка. – Ты оборачиваешься в петуха?
Василевс, поняв, что ляпнул лишнего, нечаянно оказался за спиной Царевича, но цыган даже и не думал кидаться на него.
– Нет, я не оборотень, это меня колдун заколдовал, – ответил Сероволк, угрюмо смотря в глаза царевне.
– И то лишь на двенадцать минуток, – напомнил Василевс из-за Ваниной спины.
– Жаль! – огорчённо промолвила Алика. Уловив резкий запах силы и ярости, исходившие от её спасителя, она, легкомысленная, подумала, что, возможно, встретила родственную душу.
– Но мои родители и мой дед были оборотнями! – выпалил Сероволк. В его глазах появились зелёные, холодящие душу огоньки. – Просто деду не хватило духу передать мне свою силу! Но в душе я волк, человек-волк!
После этих слов Яков задрал голову к небу и запел волчью песнь.
И тут случилось неожиданное: тело цыгана вздыбилось навстречу луне, грудь раздалась в стороны, ноги и руки выгнуло, а лицо вытянулось в большую волчью морду. Спустя несколько мгновений Яков превратился в огромного седого волка-оборотня, продолжавшего выть на луну. Увидев обращение, Царевна не сдержала чувств, в мгновение ока обернулась в белую волчицу и в дуэте с Яковом «спела» «лунную сонату».
Колдун с Царевичем, отойдя немного в сторону, на всякий случай взялись за свои «средства обороны»: один покрепче ухватил трость, второй вытащил из-за пояса серп и молот. Но, слава Богу, всё обошлось.
Яков и Алика вернулись в человеческое обличье.
– Что это было? – разглядывая ладони, в которых только что растворился волчий мех, спросил возбуждённый цыган так, как будто сам не видел, что это было. – Вы тоже это видели? – обратился он уже к оцепеневшим товарищам, ещё бы они не видели: – Я превращался в оборотня!
Сероволк расплылся в такой радостной улыбке, что чуть не прищемил ею затылок.
– Скажи честно, касался моих губ, пока я была в «отключке»? – грозно прищурилась княгиня оборотней.
– Если не считать нескольких подходов принудительной вентиляции, то не касался, – ответил за цыгана Василевс, предвкушая небольшую девичью истерику.
– Ах, если так, то ладно, – сменила «гнев на милость» Алика и лукаво глянула на тупо стоявшего цыгана. – Тогда скажу я вам один секрет, который пригодится даже вновь обращённому оборотню, а человеку и подавно будет полезен. Сегодня ночь полной Селены, и вода этого зачарованного озера всю ночь будет иметь особую силу, равную по силе «живой воде». Если набрать её впрок, то сила Селены и трёх стихий, заключённые в жидкости, сохранятся в ней.
Иван Царевич подошёл к кромке озера и, зачерпнув пригоршню воды, понюхал, а затем и попробовал последнюю на язык.
– Пахнет тиной, – проведя экспресс-анализ, сделал он вывод. – И, позвольте спросить, какие у неё особенности?
– Гидрокарбонатная, кальциево-магниево-радоновая водица, – пояснила девушка, – хорошо помогает при хронических гастритах, колитах, энтероколитах, панкреатитах, заболеваниях печени и жёлчевыводящих путей, язвенной болезни желудка, прямой и двенадцатипёрстной кишок, а также порчи, бодуна и сглаза, и ещё при всех видах отравлений и нарушениях обмена веществ.
– Жидкое золото, – прошептал колдун уже рядом с Иваном, набирая воду из озера в пол-литровую баклажку.
Прелестная Аликантрония, для друзей Алика, благодушно попрощавшись с Иваном и Василевсом, ещё раз ласковым мельком глянула на Якова и, промолвив напоследок: «Век помнить буду!», обернулась в белую сову и, сделав круг почёта над великолепной троицей, ухая, растворилась в ночном небе на фоне полной Селены.
– Красивая деваха! – мечтательно протянул Премудрый, глядя в след улетевшей птице. – Знаем, кого спасать, да Яша?
– Да, Яков сегодня лучший! – целиком и полностью согласился с ним Иван, тоже сканируя воздушное пространство. – Даже «петухи» иногда «орлам» дают прос.
– Просто давайте не будем больше об этом, – попросил обоих «восхитителей» Сероволк, тоже гуляя взглядом по небу туда-сюда. – Особенно про «петуха» никому ни слова, ни полслова. Договорились?
– Я «за»! – поддержал предложение цыгана Премудрый.
– Я «против»! – не поддержал цыгана Иван, но, увидев, как стала изменяться, вытягиваясь, голова Яшки-волка, поспешил отшутиться. – Да, конечно же, я «за»! Итак, по итогам голосования, единогласно!
– Всё! А теперь спать! – вынув из кармана песочные часы с секундной стрелкой, спохватился Василевс. – Скоро уже петухи запоют!
– Василевс! – вновь начал «бычиться», точнее «волчариться» цыган.
– Всё, я молчу, молчу, молчу, а то по фейсу получу и подвиг свой не завершу, – поспешил удалиться в сторону привала Василевс, успев ещё заговорщицки переглянуться и шепнуть Ивану, – а то серенький волчок нас укусит за бочок.
Царевич улыбнулся, давно он не видел колдуна таким весёлым.
Оставив Сероволка коротать ночь на берегу заповедного озера, он тоже поплёлся к костру. Предрассветная прохлада начинала пробирать его босые ноги, и для профилактики ревматизма он спешил устроиться возле источника тепла, чтобы в более комфортных условиях продолжить своё изучение «звёздных пучин».
* * *
Изрядно подзагоревшие и похудевшие Полисей и Искалибур взобрались на очередной бархан и замерли от неожиданности. В плавящемся мареве безжизненной пустыни прямо на них двигался цепочкой призрачный табун еле передвигавших распухшие ноги искалеченных лошадей. Тяжёлой походкой бедные животные несли на своих выгнутых (возможно, даже и переломанных) в двух местах позвоночниках объёмные кувшины с водой, а на угрюмых мордах, с распухшими отвисшими губами, читалась абсолютная апатия ко всему на свете.
Так, по крайней мере, подумалось королевичу, который впервые на своём пути встретил, пускай и призрачный, но караван верблюдов.
Затаив дыхание, Полисей смотрел на этот порождённый иссушенным мозгом мираж и не верил своим наполовину забитым песком глазам. Тем паче, что ему стало казаться, будто из кувшинов начали выглядывать бородатые люди и наблюдать за ним. Поняв, что такие видения предполагают скорую кончину, королевич закрыл глаза и замотал головой в надежде растрясти застоявшееся в полушариях наваждение. Открыв вновь глаза, он с сожалением отметил, что призраки пустыни не только не испарились, а и количественно увеличились. Два десятка «искалеченных коней» и около сорока бородачей насчитал Полисей в своём мираже.
