Д’вард оглянулся, словно проверяя, не идет ли кто за ними, чтобы подслушать.
– Дош?
– Господин?
– Мы с тобой старые друзья.
– Ты мой единственный друг.
Д’вард вздрогнул.
– Ну уж это вряд ли.
– Это так.
– Мне жаль, если так.
– Нет, это именно так! Все, с кем я был близок до сих пор, так или иначе хотели от меня только плотских удовольствий. Ты единственный, кому я нравлюсь как личность. Ну конечно, теперь у меня есть друзья среди Свободных. Но они не стали бы моими друзьями, если бы я не стал новым человеком – таким, каким сделал меня ты.
Лицо Д’варда скривилось, словно от боли.
– Ладно. Ты правда последние недели был мне хорошим другом. Я не думаю, чтобы нам удалось справиться без твоей помощи. Я хочу, Дош, чтобы ты знал это. Я вовсе не был уверен, хоть и притворялся, что ты сможешь переродиться. Ты смог сделать то, чего не ожидал даже я. Ты был просто великолепен.
– Это все ты, господин. Или Бог. Ты привел меня к Богу, и теперь я каждый вечер благодарю Бога за то, что он свел меня с тобой.
Д’вард застонал.
– Ладно, мне снова нужна твоя помощь. Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что для меня.
– Что угодно. Для тебя – что угодно.
– Ох, Дош, Дош! Это будет не так-то просто. Это может стоить тебе жизни, да и не только жизни.
Как может он даже сомневаться?
– Только прикажи, господин! Клянусь, я сделаю все так, как ты пожелаешь! Я знаю, я подвел тебя тогда, в Ревущей Пещере, когда пропустил этих двух лазутчиков…
– Ты вовсе меня не подвел! Они оба использовали магию. Не вини себя за тот случай. Но я говорил, что всегда поручаю тебе все самое сложное. Среди всех Свободных нет ни одной души, которой я мог бы доверить это дело.
Дош громко рассмеялся. Он ощущал почти такое же возбуждение, как в былые годы от блуда и разврата.
– Так говори же!
Д’вард положил руку ему на плечо.
– Я сам еще не знаю точно всех деталей. Но если я дам тебе приказ сегодня вечером или, возможно, завтра… Нам нужен условный знак. Предложи сам.
– Старые добрые времена?
Легкая улыбка Освободителя дала понять, что он оценил шутку.
– Да, это сойдет. Значит, если я вдруг упомяну в разговоре старые добрые времена, это будет означать, что я хочу, чтобы ты выполнил мою просьбу, какой бы сумасшедшей она ни казалась. Или она покажется абсолютным пустяком, но на деле может означать жизнь или смерть. Что бы это ни было, готов ли ты беспрекословно исполнить все, о чем я ни попрошу?
– Да, господин. Конечно.
– Спасибо. Это все, что я могу тебе пока сказать.
– Обещаю.
Освободитель еще раз сжал плечо Доша и убрал руку. Но тяжесть осталась. Каким ужасным может быть приказ, чтобы Дош испытывал искушение отказаться от его выполнения?
54
– Я знаю, что вы голодны! – вскричала Элиэль. – Я тоже голодна. И Освободитель голоден, ибо он не станет есть тогда, когда этого не можете вы. Помните, как он говорил нам в Товейле – блаженны голодающие и жаждущие правды ради?
Ей надо поспешить и побыстрее закончить проповедь – уже почти стемнело, а ее ждут в доме. Жаль! Речь удалась ей как никогда. Ей самой нравилось, да и слушателям вроде бы тоже. Во всяком случае, слушали ее внимательно. Маленькая лужайка была так забита народом, что она почти не видела костров, и на опушке полно людей, и все же, когда она замолчала, чтобы перевести дыхание, тишину ночи нарушал только редкий кашель или далекий стук топоров дровосеков. Чуть раньше она могла разглядеть на склоне холма других Носителей Щита, но теперь и они исчезли. Надо спешить.
– Но он предупреждал нас и о том, что умерщвление плоти не должно заходить слишком далеко. Вот то, что я хочу сообщить вам: сегодня мы будем пировать! – Она сделала паузу – удивленный вздох дуновением ветра прокатился по роще. Неужели они боятся, что Освободитель может передумать за то время, что она говорит? – Спокойствие, братья и сестры! Да будет знамение для вас! Сегодня затмение Трумба.
Они тоже знали это. Большая луна зеленым блюдом висела над зазубренной стеной Таргуолла, сияя в зимней ночи; ближе к рассвету блюдо наполнится чернотой, превратившись в кольцо, а потом и вовсе исчезнет.
– И пусть язычники в заблуждении своем поклоняются этому диску как одному из своих лжебогов – Освободитель учит нас, что это всего лишь благословенный дар Единственного, дар, приносящий свет во тьму ночи. Разве не круг – Его символ? Это знак Бога, а не так называемого Мужа. Все вы знаете, как трепещут язычники в часы его затмения, веря в то, что Зэц пошлет Жнецов и те украдут их души. Так вот, дни Зэца сочтены, ибо написано, что Освободитель убьет его, и он пришел в Таргвейл, чтобы исполнить это.
Снова слабый ропот…
– На нашу долю выпала великая честь идти с ним, нам всем. Наши друзья и семьи, те, кто остался дома, будут чтить нас, ибо мы здесь, а они нет. Так слушайте же, что сказал нам Освободитель на закате! Он сказал, что еще до следующего затмения Трумба Зэц будет мертв и никаких Жнецов не будет больше никогда!
На этот раз зрители отреагировали как надо! Еще бы! Сами Носители Щита кричали как дети, когда услышали эту новость. Затмения Трумба случаются примерно раз в девять дней, иногда всего через четыре дня, очень редко раз в две недели. Она возвысила голос, перекрикивая шум:
– И поэтому сегодня ночью, когда зеленая луна потемнеет, мы будем пировать! Мы – Свободные, и мы празднуем сегодня скорую смерть Зэца! Так обещал Освободитель именем Единственного Истинного Бога. Он советует нам запомнить эту ночь на все отмеренные нам годы, так что с сегодняшнего дня каждое зимнее равноденствие мы будем отмечать этот праздник воспоминаниями и благодарением. Такова его воля… Помолимся же.
Она постаралась сделать молитву покороче, соединила руки над головой и сошла с пня, на котором стояла. Голова гудела от напряжения, словно она сходила со сцены, на которой исполняла какую-то великую роль. А ведь правда! Какая роль может быть значительнее этой? Вокруг нарастал гул возбужденных голосов. Она оглянулась в поисках щита и только потом вспомнила, что он все еще висит у нее на спине. Чьи-то услужливые руки протянули ей ее жезл и мешок. Толпа расступилась, пропуская ее. Она видела глаза, полные слез, она ощущала, как руки протягиваются, чтобы дотронуться до нее, когда она проходила мимо. Это ей не слишком нравилось, ибо напоминало мужчин, желавших ее плоти в «Цветущей вишне». Конечно, здесь они хотели совсем другого, но все равно это ей не нравилось. Она всего лишь уста Д’варда, она недостойна такого поклонения. Она поспешила вверх по холму.
