Слушатели хмурились, не понимая незнакомого языка, на котором так непочтительно разговаривал с их вождем этот еретик. Урсула смотрела в огонь. Стоявший над ней Джулиан не мог видеть ее лица.
Экзетер вздохнул.
– Я знал, что некоторым из Сотни предстоит погибнуть. Честное слово, я не предполагал, что стольким, – пророчество не говорило об этом. Но, – быстро продолжил он, прежде чем Джулиан успел перебить его, – но до меня доходили слухи о том, что Церковь Неделимого тоже подвергается нападениям. Можешь ли ты поклясться мне, что Служба не пользуется мученичеством?
Несправедливый упрек!
– Мы пытаемся защитить своих. Я никогда не брал ману от убийств. Я никогда…
– Не то, – хмуро улыбнулся Экзетер. – Ты ведь не из внутреннего круга, не так ли? Но вы все не без греха. Вы все в Олимпе паразиты, вы пожинаете плоды чужого труда. Вы едите на серебре в своих уютных домах, а за вами ухаживают ваши слуги. Какие у вас дома! И чего добилась Служба за пятьдесят лет, если не считать этого милого поселка в Олимпе? Объясни мне, пожалуйста, чем пришельцы из Службы отличаются от пришельцев из Палаты… Впрочем, я и так знаю ответ. Разница в степени зла – только и всего, не так ли? Все вы давно уже потеряли невинность, просто некоторые грешнее других. И все мученики на вашей стороне, верно? Пентатеон в это не вмешивается. Ладно, не будем об этом. Поклянись мне в одном, капитан Смедли. Поклянись мне в том, что твои пушки во Фландрии не убили ни одного мирного жителя.
Слепая ярость волной захлестнула Джулиана.
– Если такое и было, я ничего не выиграл от их смерти! – взорвался он.
– Я не получал денег за убийство!
– Но жалованье получал! И медали тоже. Твоя сторона выигрывала – твоя команда, твое дело, будь оно проклято!
Джулиан открыл рот, но Экзетер не дал ему сказать ни слова. Глаза Освободителя горели ярче костра.
– Я знаю, что ты не сидел в окопах. Ты никогда не приказывал своим парням идти в атаку, верно, но ты…
– Британские офицеры не посылают своих людей через бруствер, ублюдок проклятый! Они сами ведут их вперед!
– Как фельдмаршал Хейг, да? Как Эсквит или Ллойд-Джордж? – То ли от маны, то ли от здешней акустики голос Экзетера гремел подобно грому. Даже языки пламени, казалось, пригибались к земле. Зрители замерли, пораженные этой ссорой. – Подлинное начальство остается глубоко в тылу, капитан, и отдает приказы оттуда.
– Если ты задумал сравниться с ними, будь ты проклят вместе с ними! Теперь я спрошу тебя кое о чем! Я видел тебя сегодня в этом круглом окне. Я узнаю символ, когда вижу его… Ты задумал все это заранее, не так ли? Разведал этот узел и решил, что лучше места для кровавой бани не найти, так?
Экзетер поджал губы и кивнул, признавая его правоту. Ублюдок!
– И твой бог – Неделимый? – кричал Джулиан. – Но никто не провозглашал тебя святым, мистер Экзетер. Ты не цитируешь древних пророков. Ты изрекаешь истину по собственному усмотрению! «Истинно говорю вам…» и все в таком роде. Кто дал тебе право поступать так? Если ты не святой, а твой бог – Неделимый, кто ты тогда – Христос?
– Я Освободитель.
– Но человек ты или бог? Бог или Пророк? Будда, или Магомет, или Иисус, или Заратустра, или Моисей?
Еще очко в его пользу.
– Я человек, Джулиан, и ты это знаешь, – чуть помолчав, ответил Экзетер.
– Ты говорил им это? Давай скажи сейчас. А я послушаю. Скажи медленно и внятно, по-джоалийски.
Экзетер посмотрел на него.
– Нет, – выдавил он наконец.
– Ха! Тогда мне не о чем говорить. – Вся злость Джулиана вдруг разом куда-то исчезла, остались только смертельная усталость, горечь и боль от потери. Надо же, как все обернулось! – Помнишь то утро в Дувр-Хаус, в Грейфрайерз? Два года назад. За завтраком. Ты сам объяснял мне все это. Ты клялся, что никогда не станешь Освободителем. Ты спрашивал еще, что с тобой станет. «Во что я превращусь?» – так ты тогда говорил. Ну что ж, ты сделал это, и во что же ты превратился, черт бы тебя побрал?!
Сидевшие у костра не понимали слов, но интонация наверняка не ускользала от них. Все повернулись послушать, что скажет на это их глиняный божок. Тот отвечал очень тихо, так, словно его злость тоже обернулась скорбью.
– Игра еще не кончена, Джулиан. Она только началась. Все, что я успел, – это сделать первый ход.
– И Зэц изжарит тебя в конце.
Экзетер пожал плечами:
– Мне остается довериться «Завету». Помнишь, что говорилось там насчет мертвых, которые разбудят меня?
– Исиан? – горько усмехнулся Джулиан. Ему хотелось уязвить, причинить боль. – Ты еще не отомстил за нее?
– Нет, не Исиан. И даже не те Морковки, которых ты помогал мне хоронить. Ну, может, они тоже, но немного. В основном это была Фландрия, этот ад под Ипром. Я пробыл там всего несколько часов. Я видел поля, превращенные в болота человеческой кровью. Я видел, как парней разносило в клочья, ослепляло газом или сводило с ума. Я и сам чуть не рехнулся тогда. Ты, наверное, видел в миллион раз больше, чем я. Ты был там два года. Чем можно оправдать это, а, капитан Смедли?
– Ничем! Абсолютно ничем!
Медленно, как бы нехотя, Экзетер нанес удар:
– Значит, война была ошибкой?
– Извращенец проклятый! Ошибкой для тех, кто ее начал, да. Но не для тех, кто сражался со злом!
– Тогда мне тоже не о чем говорить.
Джулиан повернулся и вышел в ночь.
Урсула за ним не пошла.
Часть шестая
Потом взошел на гору и позвал к Себе, кого Сам хотел; и пришли к Нему.
Евангелие от Марка, 3.13
34
Элиэль неожиданно проснулась. С минуту она просто лежала и смотрела на потолок, пытаясь успокоить сердце – оно, казалось, вот-вот выскочит из груди. Одеяло все промокло от пота. Ей снова приснился Д’вард. Вернее, ей приснился тот потрясающий романтический воздыхатель, о котором она знала, что это Д’вард, хотя он ни капельки не был похож на него. Конечно, за эти пять лет он мог раздаться в плечах, мог отрастить усы, но он никак не мог сделаться ниже ростом. И сменить цвет глаз тоже не мог. И почему, интересно, когда они слились в страстном объятии, она пела? Надо же, какая чушь может присниться!
Впрочем, все равно приятно было проснуться в мягкой постели, а еще приятнее было сознавать, что вонь дерьмоягод исчезла… ну, почти исчезла. Ничего страшного. Она уже совсем проснулась. Низко над головой навис потолок с резными балками, в маленькое грязное оконце лился солнечный свет. С улицы доносились голоса, скрип колес, цоканье подков – мир просыпался. Это была, конечно, не шикарная гостиница, но и не жалкая ночлежка. И потом, она в Ниоле! Сегодня она сможет прогуляться по городу, который своим размером и великолепием не уступал Джоалу, по городу, в котором она еще ни разу не бывала. Она выглянула из-под одеяла – надо же убедиться, спит ли Пиол Поэт, может ли она без помех встать и одеться.
