Если честно — я прямо в раж вошел, обсуждая детали с подполковником. Казалось, разницы в чинах не существует — есть только два увлеченных человека.
— Не стоит вводить много офицерских чинов, — советовал я. — Пусть изначально будет небольшая, но очень мобильная, не стесненная ничем лишним часть. Кроме того, не стоит комплектовать нижних чинов из дворян, — я едва удержался, чтобы не ввернуть словечко о «стимулировании». — Брать рекрутов только из крепостных и разночинцев. По выслуге двадцати пяти лет солдаты получат личное дворянство и хороший денежный пансион. Однако во время службы жалованье их не должно многим отличаться от гвардейского содержания, разве что мундиры построить за казенный счет. Мотство и роскошь развращают, в умеренности я вижу залог верной службы. Если чины знают, что их будущее обеспечено, они вряд ли позволят себя уговорить мятежникам, ибо в случае неудачи, новые преторианцы потеряют все.
Для усиления роты мы решили придать ей полусотню казаков. Их назначение — сопровождать императорскую особу во время частых конных поездок. Да и в случае попытки переворота они, несомненно, пригодятся, ибо боевые качества и доблесть казаков не знали себе равных.
Мы извели не одну банку чернил, прежде чем появился первый вариант.
— Неплохо, неплохо, — оторвался на минуту от чтения проекта Бирон. — Майором я думаю выдвинуть перед императрицей капитана Муханова, если у меня достойные кандидаты и на другие должности, а вас, барон, я не прочь рекомендовать в капитан-поручики. Как вам такое продвижение?
— Если ее императорское величество не будет против, то об этом можно было только мечтать, — признался я.
Признаюсь, карьерный рост казался ошеломительным. Еще недавно я был рядовым гренадером, а теперь замахивался на офицерский чин. Все складывалось весьма и весьма неплохо.
— Думаю, она против не будет. Я вам говорил прежде, она вас запомнила, фон Гофен. Постарайтесь оправдать ее доверие. И не забывайте моих слов — чем выше взлетает человек, тем больше желающих схватить его за ноги, — усмехнулся Бирон.
Глава 24
Одним днем составление проекта не ограничилось. Густав свозил черновик среднему брату на показ (меня с собой не взял), фаворит продержал бумаги неделю и вернул с несколькими пометками. Поскольку воля Эрнста Иоганна была все равно, что закон, пришлось принять все замечания. Собственная безопасность заботила временщика ничуть не меньше безопасности государыни. В новой редакции документа дворцовая рота стала подчиняться и подполковнику Измайловского полка, то есть Густаву Бирону. Впрочем, моим планам эти изменения никоим образом не мешали, главное — возле трона появлялась реальная сила, способная доставить массу неприятностей сторонникам Елизаветы. Пока на бумаге, но первые лица страны заинтересованы запустить преобразования в максимально сжатые сроки, следовательно, больших проволочек не будет.
Мы сидели в жарко натопленном кабинете Густава Бирона. Слуги только что убрали обеденные приборы, оставив нас в тишине. За окнами стояла непроглядная тьма. Тихо переговаривались караульные у ворот, обсуждая последние новости с полей войны.
Красавица-жена Александра, находившаяся на сносях, зашла пожелать нам «покойной ночи». Подполковник с большой нежностью поцеловал ее и попросил «поберечься за двоих». Я видел, что он очень любит жену, и на короткое время позавидовал воркующей паре. Не знаю, почему, но ни тут, ни там у меня не появилось ничего, что можно назвать якорем: ни ребенка ни котенка. Случайные подруги, ни к чему не обязывающиеся отношения, свидания в полумраке кафе и ресторанов, приглушенная музыка, объятия и поцелуи, не всегда заканчивающиеся чем-то серьезней. Бестолковая маячня, одним словом. Разве что мама… Я почему-то боюсь думать, как там она сейчас. Вот такой хронопарадокс — ведь между нами четверть тысячелетия.
— Так, со штатами разобрались, — вытирая пот со лба, произнес подполковник. — Переходим к самому интересному.
На миг он зажмурился, как ребенок, получивший вкусную конфету. Я не сумел сдержать улыбки, зная, что он имеет в виду. Вспомнилась одна история из далекого прошлого.
Есть у меня несколько друзей, поступивших в военное училище. Не все они в итоге стали офицерами, ну да не о том речь.
Я учился в инъязе, на всю группу нас было только трое парней, остальные — девчонки, озабоченные не только учебой, но и нехваткой мужского общества. Не стоит думать, что, пребывая в таком «малиннике», мы шли нарасхват. Ирония судьбы: наша троица в глазах сокурсниц котировалась чуть выше плинтуса. Очевидно, дамы видели в нас только зубрил-ботаников, у которых всегда можно списать или выпросить в критический момент шпору. О свиданиях не стоило и заикаться, а ведь среди одногруппниц водились такие красавицы, что ни в сказке сказать ни пером описать. Но они были холодными как айсберг и ненадолго оттаивали лишь в период сессии. В остальное время предпочитали устраивать совместные вечера-посиделки с курсантами. Не помню, каким макаром меня затащили на одну из таких встреч в недорогом, снятом в складчину кафе.
Я сидел за одним столиком с двумя поддатыми парнями в военной форме, носившими прическу по последней курсантской моде — сзади коротко с окантовкой, зато спереди отращивалась челка не хуже, чем у Преснякова-младшего. Под головным убором этой «красоты» не видно, зато, когда снималась пилотка или фуражка, на лицо падала настоящая копна волос, сквозь которую с трудом можно разглядеть глаза.
Не знаю, какую лазейку в толковании устава нашли модники, но так стриглись почти все старшекурсники. Это у них считалось высшим шиком.
Табачный дымок тянулся кверху, курсанты неторопливо потягивали пиво из высоких бокалов. Многих отпустили до утра, и я мог только догадываться, где они проведут эту ночь.
Звучала томная музыка, кажется, Sade, парочки медленно топтались возле хрипящих стереоколонок.
Партнерш на всех не хватало, поэтому мы пили пиво с орешками и неторопливо беседовали. Разговор зашел на тему, почему ребята выбрали местом учебы именно военное училище.
— Рассчитываешь услышать банальные вещи? — спокойно спросил белобрысый сержант Эдик, заместитель командира взвода или по-простому «замок». — Про семейные традиции, преемственность, долг перед родиной?
— Что-то в этом роде, — не стал темнить я.
Эдик глубоко затянулся, выпустил к потолку колечко дыма, ловко ногтем сбил пепел с сигареты и произнес:
— Ну да, мой папа — «полкан», заканчивал это же училище. Так что насчет традиций ты прав. И родину я люблю, уродину — не уродину, не важно. Но ты не поверишь, — он склонился ко мне:
— Больше всего на свете я тащусь от формы и от оружия. Только ради этого, я поступил в училище и не жалею ни капли. Такие, вот дела, Гоша, — он улыбнулся и добавил:
— Только девкам не говори, засмеют.
Тогда я удивился: оружие — туда-сюда, еще понять можно, но вот ради каких-то тряпок пять лет носить кирзачи? Глупо.
