— Видишь, я оставила все, как было до твоего отъезда, — не без гордости сказала мать.
— Спасибо. Приятно оказаться здесь после долгой разлуки. Такое чувство — будто и не уезжал никогда.
Мать (я решил про себя назвать ее так) закрыла дверь, прогнала любопытную служанку, вертевшуюся поблизости, и, сев на стул, приступила к расспросам:
— Как ты? Рассказывай...
Я занял второй стул и спокойно ответил:
— Со мной все в порядке, мама. Мы с Карлом благополучно добрались до Петербурга, устроились в лейб-гвардии Измайловский полк. Я выслужился до сержанта, Карл пока отстает, но у него все впереди. Он очень усердный и наверняка сумеет выбиться в офицеры.
— На сколько лет ты подписал кондиции?
— На пять, мама. Что будет потом — посмотрим, но эти пять лет я буду служить верой и правдой русской императрице.
— Сынок, Россия сейчас воюет с Турцией. Ты был на войне?
— Нет, — улыбнулся я. — Гвардию не трогают. Мы все больше служим в столице — ходим в караулы, охраняем царствующую семью.
— А императрица... Ты видел ее?
— Не один раз. Своим повышением я обязан милости ее величества.
Баронесса понимающе закивала:
— Да, пока она жила здесь, в Курляндии, о ней говорили только хорошее. Она не могла не обратить на тебя внимания. Скажи, а императрица выделяет нас, бывших земляков? Все же не один год царица Анна была нашей герцогиней.
— Не очень, мама. Она ведь русская по крови. Нет, конечно, Бирон, Левенвольде... они приближены к ее особе, но разве что за прошлые заслуги, в целом же иноземцы приравнены во всем к русским. Даже жалованье платится всем одинаково. Того, что было при Петре Великом, уже нет. Русские ценят в первую очередь знания и таланты, а уж потом только обращают внимание, откуда ты родом.
— Похоже, России действительно досталась мудрая правительница. Кто знает, может, скоро удастся ей взять несчастную Курляндию под свою руку, — грустно произнесла мать.
Похожие речи нам доводилось слышать от многих встреченных по пути курляндцев. Кажется, вассальная зависимость от Польши не сулила краю ничего хорошего. Курляндия нуждалась в сильном, а главное, щедром покровителе. Все надежды обнищавших людей устремились в сторону России, где появился всесильный Бирон, хорошо помнивший свое родство. И от него потихоньку начинали капать сюда денежки, подготавливая мирный и — главное — желанный переход герцогства под российскую корону.
— Рано или поздно это обязательно произойдет, мама.
— Скорей бы, — вздохнула баронесса. — Как тебе живется в Петербурге?
— У нас все спокойно, мама. Тишь да гладь. Жалованье платят исправно, на жизнь хватает. Если закреплюсь и устроюсь в Петербурге, обязательно привезу тебя к себе. Ты должна увидеть, какой прекрасной стала русская столица! Не думаю, что в Европе найдется много городов, способных с ней потягаться.
— Ты очень повзрослел, Дитрих. Уже не юноша, а мужчина... Тебе пора задуматься о будущем.
— Я всегда о нем думаю, мама.
— Подожди, сынок, не перебивай, — с улыбкой произнесла баронесса. — Род фон Гофенов не должен прерваться. Скажи, не нашел ли ту единственную, что тебе по душе?
— Увы, невестой я так и не обзавелся. У меня просто нет времени на ее поиски. Служба...
Показалось мне или нет, но мать облегченно вздохнула. Возможно, сама собиралась подобрать подходящую невесту или чисто по-матерински ревновала к другой женщине, которая может появиться возле единственного и столь любимого сына.
— Что же тебя привело сюда, Дитрих? Ты в отпуске или как?
— Мама, могу сказать тебе по большому секрету — я прибыл неспроста, у меня очень важное и — что самое главное — тайное поручение. Прости, не могу посвятить тебя в детали. Я дал присягу...
— А это поручение очень опасно?
Я закусил губу. Зачем волновать мать, которой и так много досталось от этой жизни?
— Ничего страшного, мама. Съездим в одно местечко и сразу вернемся. Всех делов — кот наплакал.
— Ох, обманываешь ты меня, Дитрих, правды всей не говоришь... — расстроилась баронесса.
— Не имею такого права — правду говорить. Даже тебе, мама, — честно сказал я. — Но ты не переживай. Убить меня непросто, покалечить тоже — видишь, какой здоровенный лоб у тебя вы махал. Сам кого хочешь обижу.
— Вижу, — засмеялась Эльза. — Весь в батюшку покойного, правда, тот чуток повыше был, или кажется мне...
— То мне неведомо, мама. Я его плохо помню, — сказал я и опять не соврал.
— Да как же тебе его помнить! Тебе всего-то два годика было, когда батюшка преставился. Но я всему, чему он просил, тебя выучила. Ты когда крестик мне показал нательный, небось, думал, что гневаться буду за то, что веру переменил?
— Думал, мама. Не знал, как и сказать. Потому, наверное, и не писал тебе. Обидеть не хотел.
— А я вот и не собираюсь на тебя гневаться. Все возвращается на круги своя, — вроде даже ликуя, сообщила баронесса.
— Простите, мама, не понял я... Что значат ваши слова?
— А то они и значат: с чего началось — к тому и возвернулось. Род наш фон Гофенов с давних пор счет себе ведет — с русского рыцаря по имени, согласно вере греческой, Агафон. Служил он в войске князя новгородского Александра, знаменитого битвой на реке Неве. Войско то прозывалось на русский лад дружиной. Хорошо служил, да не заладилось что-то. Не знаю, чем не угодил предок наш князю, но промеж ними обида великая учинилась. А поскольку грозила Агафону неизбежная смерть, пришлось ему в земли литовские бежать и там осесть со всей семьей и челядью. Это уже спустя время потомки его перешли в латинскую веру, сюда перебрались и основали род фон Гофенов. Замок разве что не успели отстроить. Вот и получается, что корни наши в земле русской произрастают. Не одни мы тут такие, почитай, половина баронов родословную от русичей ведет. И не случайно, видимо, тебя в Петербург потянуло. А уж то, что веру иную принял, так это кровь в тебе заговорила русская.
Честно говоря, история эта меня ошарашила. Я успел свыкнуться с тем, что все вокруг считают меня немцем, а тут такое открытие.
— Ну, хватит, заболталась я. Пойду проверю, как ужин готовится. — Женщина привстала, поцеловала меня в лоб и, велев отдыхать после долгого пути, ушла.
Я с удовольствием плюхнулся на мягкую перину, чуть смежил веки и сразу задремал. Сон продолжался немного — минут двадцать, не больше, даже еще не успели позвать к ужину. Причиной пробуждения стало чувство, что кроме меня в комнате еще кто-то есть.
Надо мной склонилась молоденькая пухленькая девушка с длинной и толстой косой, с розовыми щеками, чуть вздернутым носиком и голубыми глазами. Судя по одежде, она была простой крестьянкой, скорее всего латышкой.
