— Петр Васильевич, вы с них за Звонарского спросите по строгости, — офицер, не стесняясь нас, сунул чиновнику деньги.
— Не беспокойтесь, Аркадий Анисимович, в лучшем виде оформим, — чиновник принял взятку как должное. — Исключительно ради вас и торжества Фемиды. А этого верзилу, — он глянул на меня, — определим в холодную. Пущай посидит до завтра. Утречком я обо всем донесу Андрею Ивановичу. Уж он-то допросит их со всем пристрастием. А то и я расстараюсь. Пожалуй, оно так вернее будет. Сам примусь.
— Спасибо, Петр Васильевич, всецело на вас надеюсь. Я утром сменяюсь, отосплюсь и жду вас к вечеру у себя, выпьем чего-нибудь для согреву, посидим в приятном обществе.
— Всенепременно заскочу, Аркадий Анисимович. Водочка у вас знатная, стол богатый и среди дам знакомства возвышенные и приятственные, — мечтательно закатил глаза чиновник. — Ступайте, отдохните. Вид у вас больно усталый.
— Служба, — развел руками офицер.
— Тем более, поберегите себя. Прикажу вам чаю сделать. При нашей сырости только в нем и спасение для организму. А я покуда арестантов в книгу впишу. И не переживайте. Займутся ими. Будет в лучшем виде.
Меня завели в караулку и посадили на грубо сколоченную скамейку. Я почувствовал запах табака и пота, исходивший от солдата с бледным, землистым лицом, занявшего место с правого боку. С другой стороны пристроился худощавый и длинный парень, не знавший то ли направить на меня ружье, то ли поставить его в угол. Он явно был новичком, терявшимся в отсутствии начальства.
В караулку вошел, вернее, вкатился, похожий на колобка человечек. В руках у него похоже та же связка ключей, что у чиновника.
— Господин подпрапорщик, — солдаты вытянулись во фрунт.
— Вольно. Куда ентого определили? — спросил человечек.
— Господин Фалалеев велели в холодную сунуть до утра.
— За что его?
— Убивец, четырех человек шпагой порешил, — коротко ответил новобранец.
— Вот мерзавец. Кого порезал-то?
— Капрала пребраженского, слуг евойных, да поручика полку Измайловского.
— М-да, не повезло ему, что седни капитан-поручик Огольцов дежурит. Он ведь до перевода в Семеновский полк в Преображенском служил. Поди, знал капрала убитого.
— Так точно, знали. Когда заговорили об убитом, враз в лице переменились.
— А убийца никак из немцев, — осмотрев меня, пришел к заключению подпрапорщик.
— Так точно-с, барон курляндский Дитрих фон Гофен, — подал голос бледный.
Смотри-ка, успел войти в курс дела.
— Барон, — скривился подпрапорщик.
Похоже, мой титул здесь не котировался.
— Раздевайся, душегуб, — сердито приказал человечек.
— До трусов что-ли, — усмехнулся я, вспомнив визиты в поликлинику из той, прошлой жизни.
Вместо ответа с меня сорвали верхнюю одежду, оставив лишь в нательной рубахе и исподних штанах, стянули сапоги. Каменный пол был сырым и холодным. Пока служивые ретиво срезали пуговицы и выворачивали карманы, я стоял и поеживался. Происходящее вновь казалось каким-то абсурдом.
Что же такое происходит? То, что я каким-то образом угодил в прошлое — факт не вызывающий сомнений, но почему это произошло, причем именно со мной? Чем я лучше или хуже других? И как можно вырваться обратно, в родной двадцать первый век?
Закончив надругательство над вещами, служивые вытолкнули меня в коридор. Я увидел растерянного Карла, которого ждала та же участь, ободряюще подмигнул и двинулся, понукаемый нетерпеливыми конвоирами. Мы прошли по лестнице, спустились в полуподвал. От едкого дыма резало глаза, холод сковал конечности, заставляя зубы отбивать чечетку. Я ступал босыми пятками, чувствуя, как ледяные иголки начинают колоть их все выше и выше.
Мы добрались до крайней камеры.
— Стой, — приказал человечек.
Он поковырялся ключом в замке, пока один из караульных светил факелом. Дверь со скрипом отворилось. Я удивился, что она такая маленькая, мне бы пришлось согнуться пополам, чтобы пройти.
— Добро пожаловать, господин хороший, — со смешком произнес подпрапорщик.
— Я так понимаю, что встреча с адвокатом мне не светит.
— Иди уж, не заговаривай зубы, — мощным толчком меня запихнули в камеру.
Из проема полетели мои вещи, причем сапоги угодили прямо в лоб. Я стал поспешно одеваться, чтобы не потерять остатки тепла. Не хватало еще заболеть. Вряд ли здешняя медицина практикует что-то иное, кроме пускания крови.
Дверь захлопнулась. Я остался один в абсолютной кромешной темноте. Попробовал распрямиться, но понял, что потолок находится слишком низко, на ощупь нашел что-то вроде лежака и попытался лечь во весь рост. Увы, в длину комната была ничуть не больше. Ноги уперлись в стену. Пришлось свернуться калачиком.
Сырой лежак не добавлял комфорта. Одежда мигом промокла, стала противной и липкой. Я сжался в комок и стал греться внутренним теплом. Да, попал ты, Гусаров, как кур в ощуп. Выбор изумительный. Если к утру не окочуришься, сдохнешь от пыток. В справедливый и гуманный суд я перестал верить еще в детстве.
Внезапно дверь отворилась. Я приподнялся на лежаке и увидел, что в камеру вошел посетитель, в руках у него была свечка с дрожащим пламенем на конце.
— Игорь Николаевич Гусаров? — осведомился он.
— Да, — машинально кивнул я и тут же замер, пораженный догадкой. Здесь я был бароном фон Гофеном.
— Откуда вы знаете мое настоящее имя?
Глава 5
— Очень просто, я — тот, кто устроил ваш перенос в это время, — нерадостно усмехнулся он.
— Мне вас сразу придушить или помучить? — зло спросил я.
— Игорь Николаевич, право слово, что за разговоры между интеллигентными людьми? Я, конечно, понимаю, что хорошего в нынешнем положении мало, но тут не столько моя вина, сколько стечение обстоятельств. Позвольте, я лучше с вами на лежанку присяду. Другой мебели здесь все равно нет. Нам предстоит серьезный разговор, а ноги у меня не железные.
Улыбка с его губ исчезла. Подул сквозняк. Пламя свечи вспыхнуло ярче. Я успел разглядеть виновника своих бед — вроде не старого, лет сорок, но уже седого; с бородкой, прозванной шкиперской — в шестидесятых годах двадцатого века такие любили носить и физики, и лирики. Невысокий и очень худой, будь на пять килограммов меньше — вообще б не отбрасывал тени. Немного впалые глаза лучились бездонной добротой. Прямо живое воплощение святого сподвижника. И очень приятный, источающий обаяние голос. Ему бы на радио работать, новости о финансовом кризисе рассказывать, чтобы люди сразу в банки рубли на доллары менять не бегали.
— Присаживайтесь, — предложил я, освобождая место. — Рассказывайте, каким образом довели меня до цугундера.
