Она взяла меня за руку, повела за собой. Я вновь почувствовал, что теряю самообладание. Все вокруг закрутилось, завертелось. Лица окружающих исказились, вытянулись. Я покорно следовал за цесаревной, перед глазами встала стена тумана. Ничего не вижу, ничего не понимаю. Мистика какая-то, вуду, честное слово!
Не помню, как закончился танец, как вновь оказался возле Манштейна. Щека горела от поцелуя, которым наградила цесаревна перед тем, как, загадочно улыбнувшись, оставила меня и ушла к кружку гвардейских офицеров. Те разом уставились на меня с такой ненавистью, что, не будь они связаны этикетом, убили бы на месте.
– Похоже, принцессе вы понравились, – рассудительно произнес Манштейн. – Добром это не кончится.
Я снова очнулся:
– Что? Вы что-то сказали, мой друг?
– Только то, что вы накликали на свою голову много бед. И первая из них не заставила себя ждать.
Ко мне приблизился багрово-красный от злости подполковник Бирон:
– Фон Гофен, что вы себе позволяете?
– Извините, господин подполковник, чем вызван ваш гнев?
– Вы еще спрашиваете! Ваш фривольный танец наблюдала сама императрица. Ей показалось, что вы слишком вольно себя ведете с принцессой. Наверное, вы забыли, с кем имеете дело.
– Виноват, господин подполковник. Поверьте, инициатива исходила не от меня.
– Тише, – вдруг перешел на шепот Бирон. – О таком нельзя говорить громко. Поберегите честь императорской фамилии. Кстати, раз вы столь озаботились женским обществом, императрица повелела отвести вас к той, кто вам предназначен. Ступайте за мной, фон Гофен, и не вздумайте снова бросать похотливые взгляды на принцессу. Это я вам как солдат солдату говорю.
– Да не бросал я никаких взглядов… – завозмущался я, но подполковнику не было дела до моих оправданий.
Он подвел меня к одной из статуй, установленных в зале, и удалился. Я вздохнул, уперся головой в бедро изваяния и прикрыл глаза. Из головы никак не выходил пленительно-смеющийся образ Елизаветы.
Нет, ерунда какая-то! Что я, смазливых бабенок не видел? Да всяких насмотрелся. С чего бы это моей челюсти с таким лязганьем на пол падать? И тем не менее…
– Вам еще не надоело оставаться таким невежей? – раздалось откуда-то снизу.
Я склонил голову и увидел свою невесту. Настя смотрела на меня, как лилипут на Гулливера. Во взгляде ее читались и злость, и обида.
– Мужчины! – фыркнула она, как сиамская кошка. – Я уже битый час стою возле вас, а вы даже не соблаговолили поздороваться.
– Прошу меня извинить покорно, задумался, – повинился я.
– Задумались?! Наверное, о цесаревне, этой драной кошке, этой… – тут моя суженая запальчиво произнесла слово, которое ей не полагалось произносить ни по возрасту, ни по месту нашего нахождения.
Я быстро закрыл ее рот ладонью и утащил как раз к тем кустикам, куда до нас бегала уйма народа.
– Ты чего говоришь, Настя?! В Сибирь захотела?
– А что, донесете на меня? – Невеста вскинулась на меня, как жена декабриста на портрет царя Николая.
– С ума сошла?! – вопросом на вопрос ответил я. – Тут и без меня доброхоты найдутся.
– А что, ее величеству можно так говорить, а мне нельзя?
– Ее величеству можно делать все, что угодно, а тебе и впрямь нельзя.
– Ну вот, – всхлипнула Настя. – Значит, вам захотелось меня обидеть, да? Как узнали, что матушка-императрица меня в невесты ваши прочит, так сразу всю деликатность обхождения позабыли.
Я растерянно открыл рот.
Настя, вытерев слезы, продолжила:
– А я, может, не хочу идти к вам в жены. Я, может, другого люблю или даже других. Вот!
– Че-е-его? – протянул я, услышав такие новости.
– А вот чего! Что слышали! – Девушка капризно топнула ножкой. – Мне сразу двое нравятся. Один из них – сочинитель господин Гусаров (я его, правда, никогда не видела), но уверена, он прекрасной души человек.
– А вдруг Гусаров – толстый и лысый скряга, вдобавок женатый? – потешаясь, спросил я.
– Это невозможно, – разозлилась Настя. – Иначе ему бы не удалось написать столь прекрасную и возвышенную книгу. Уверена, он красив и душой, и телом. В отличие от некоторых, – многозначительно добавила она.
«Некоторые» чуть не падали в обморок от хохота.
– Ладно, с первым объектом вашей любви мы разобрались. Кто ж тогда будет вторым?
– А второй – тоже гвардеец, вроде вас, но только вы, барон, ему и в подметки не годитесь. Он высокий, красивый и храбрый.
– Получается, что со вторым, в отличие от сочинителя Гусарова, вы встречались?
– Да, всего один раз, но этого хватило, чтобы полюбить на всю жизнь. Он действительно отважный, не побоялся войти в горящий дом и спасти моего Митяя.
Я вздрогнул, вспомнилась прошлая зима, пожар, погорельцы, среди которых была девушка, которая показалась в тот момент гораздо моложе своих лет…
Она увидела во мне спасителя, ринулась ко мне и с мольбой, кинулась в ноги:
– Спасите Митяя, добрый человек, век за вас молиться буду. Он же маленький, несмышленый, месяц всего исполнилось.
– Где он? – подняв ее с колен, произнес я.
– В моей комнате, – стуча зубами от страха, заговорила она, – на втором этаже. У него колыбелька маленькая с ручкой. Я там его оставила, забыла, когда все началось.
– Ты его забыла?! – вскричал я.
Она снова бухнулась на колени, обхватила мои ноги и заголосила:
– Спасите Митяя, дяденька. Христом умоляю!
– Цыц, девка, потом ныть будешь.
Последнюю фразу я незаметно для себя произнес вслух.
– Вы?! – Настя отпрянула от меня, захлопала большими ресницами. – Так это были вы?
– Это был я, – сказал я и чмокнул невесту в хорошенький носик.
Потом… потом были поцелуи, невинные и страстные одновременно, объятия и слезы (куда же без них). Я возвращался с бала окрыленным, подхваченный неведомой силой, но спроси меня кто, люблю я Настю или нет, боюсь, мне бы не удалось дать ему точный ответ.
На следующий день я заглянул в редакцию, принес последние листки, которыми заканчивался мой роман. Все точки были расставлены, все ружья выстрелили. Убийца найден и наказан, главный герой получил заслуженный приз. «Хеппи-энд», как сказали бы в Голливуде.
Но редактору концовка не понравилась.
– И что, это все? – недоуменно спросил он.
– Да, финита ля комедия, – отвечал я.
– Простите, молодой человек, но как же так?! – заволновался редактор. – Вы приучили читателя к вашим героям, их приключениям, тайнам, загадкам, интригам и вдруг обрываете на самом интересном месте.
