Увидев офицеров, караульные разом заговорили:
– Вот, вашблагородь, так и прут на рожон, окаянные. Никаких слов не слухают. Не стрелять же в них, право слово.
– Надо будет – выстрелите, – уверил Круглов и стал расспрашивать новоприбывших: – Кто такие?
Пожилой казак лихо спрыгнул на землю, горделиво встал перед нами, будто рисуясь. Вид у него и впрямь был импозантный, гроза степей: широкоплечий, кряжистый, с орлиным носом и страшной косматой бородой. Через восемьдесят лет его потомки будут распугивать парижан и введут всемирную моду на «бистро», а пока что такие, как он, держат нашу границу, наводят шороху в степи ну и периодически бунтуют, как же без этого. Казачья философия неволю и утеснение прав не признает.
– Донцы мы, – начал объяснять пожилой казак, очевидно бывший в троице за старшего. – От полковника Кабыздохова присланы с донесением.
– Как, говоришь, зовут полковника? – Я не сдержал улыбки.
– Кабыздохов его зовут, Илья Лукич, – терпеливо повторил казак.
Похоже, ему было не привыкать к такой реакции окружающих на фамилию его начальства.
– А сам кто таков будешь?
– А я буду сотником евонным, Федькой Вырвиглаз.
– Ну и фамилии у вас, братцы, – ухмыльнулся Круглов. – Кабыздохов, Вырвиглаз…
Казак снова стоически перенес веселье окружающих.
– Фамилии как фамилии, не хуже других будут, – не без гордости ответил он. – Вы меня лучше к старшому отведите.
– Барон, проводите? – обратился ко мне Круглов.
– Так точно, господин капитан. Ступай за мной, – велел я Федьке.
Казак послушно пошел, ведя коня в поводу.
– Хто тут за главного?! – поинтересовался Федька, когда мы оказались возле штабного шатра. – Сделай милость, добрый человек, скажи, чтоб мне не опозориться.
Он высморкался и деликатно вытер руку об штанину.
– Лейб-гвардии подполковник Измайловского полка Густав фон Бирон, – сказал я.
– Немец, значит? – уточнил казак.
– Немец, – подтвердил я. – А что, не нравится?
– Да мне как-то все равно. Лишь бы сурьезный да толковый был, – пожал плечами сотник.
Ему и впрямь было все равно, кто и какой нации. Казачество – известный котел, переплавивший уйму народов.
– Не волнуйся, толковей некуда, – заверил я.
– Слушай, а что это за мундир на вас надет непонятный? Сразу и не признаешь. Мы поначалу думали: ляхи или цесарцы здесь лагерем стали.
– Откуда ж им тут взяться?
– Леший их знает! В степи всякое быть может. Дюже сумневались: наши чи не наши.
– Наши, – засмеялся я. – Реформа сейчас в армии, сплошные перемены. Скоро всю армию переоденем в новые мундиры. Они удобней старых.
– Казачкам моим куда проще. В мундиры наряжаться несподручно, в любой секунд надо в седле быть. Не до мундиров нам…
– Ничего, и для вас что-нибудь придумаем.
– Ну-ну, – покачал головой сотник. – Придумаете что-то на нашу голову.
Похоже, он скептически отнесся к моему сообщению.
Мы зашли в шатер. Успевший одеться и причесаться Бирон встретил казака настороженным взором.
– Ваше превосходительство, я к вам от казачков пожаловал. Мы туточки стоим, недалече, в количестве трех полков. Уже цельную неделю с места не двигались. Приказано к вашему деташементу присоединиться. Так что принимайте православное воинство. Вместе поедем татарву лупить.
– Три полка, – задумчиво произнес Бирон. – Это сколько, выходит, у вас сабель?
– Тыщи полторы, не больше, – доложил казак. – Да вы не сумлевайтесь. Хучь и немного нас, но все сабли вострые, кровушку пролить басурманскую горазды.
– Тогда скачи обратно, передай, что жду господ полковников у себя в шатре поутру для выработки совместного плана действий. До Азова, стало быть, вместе будем продвигаться. Да, и скажи еще своим: пусть смотрят, чтобы порядок был! Здесь не казачья вольница, а регулярная армия, – повелительно рыкнул Бирон.
– Эвона какой здоровый да голосистый! – поцокал языком Федька, когда мы вышли из шатра. – В такого стреляй – не промахнешься.
– Типун тебе на язык! – замахнулся я на него.
– Та я ж шуткую, – захохотал Вырвиглаз. – Нехай ваш полковник живет хучь сто лет да в ус не дует.
Утром вместе с казаками прибыла еще и сотня калмыков. Известие это мы встретили с большой радостью. Калмыки были нарасхват, особенно в степи. Их конница считалась грозной силой, низкорослые скуластые всадники давно заслужили репутацию свирепых и отважных воинов, которые метко стреляли из луков и не боялись лихого сабельного удара. Те, кто побогаче, имели ружья и доспехи, но, вне зависимости от социального статуса, все калмыки, выступившие в поход, были о двуконь. Маленькие, величиной не более полутора метров калмыцкие лошади преимущественно гнедой и бурой масти славились выносливостью и способностью совершать без еды и отдыха переходы в сто верст. Столь скромное по количеству пополнение стоило на самом деле драгунского полка.
В маленькую речушку вышедшего из Петербурга гвардейского отряда со всех сторон стекались все новые и новые ручейки, превращая деташемент в полноводную реку. Сводный батальон на глазах разворачивался в многотысячный корпус. Сила собралась грозная и немалая.
И всем этим войском надо было управлять. Бирон с чего-то решил, что у него не хватит ни опыта, ни авторитета. Спорить с ним было бесполезно. Упрямства в Густаве хватило бы на троих.
В последнее время от навалившихся дел голова шла кругом. Бирон сделал меня фактическим заместителем, и я теперь сполна ощутил всю тяжесть нагрузки. Приходилось вникать в десятки нюансов: следить, чтобы казаки не задевали гвардейцев, калмыки не выясняли отношений с донцами, чтобы провиант распределялся справедливо, караульные не спали, а маркитанты не наглели. И многое, многое, многое еще.
Я забыл, что такое полноценный сон, спал урывками, зачастую по-казацки, в седле. Просыпаясь, долго тер красные глаза и с наслаждением обливался холодной водой. Если везло, пил ароматный бодрящий кофе, не смакуя вкус и запах. Готовился сорваться с места в любую секунду, и что уж там говорить, так оно обычно бывало.
Если в отряде что-то случалось, первым делом искали меня. Я устал быть затычкой во всех дырках, но скрипел зубами и терпел. В конце концов, этот поход во многом моих рук дело.
Каждый вечер я докладывал Бирону о состоянии дел в отряде. В конце доклада подполковник обычно сдержанно кивал и нагружал новыми поручениями на завтра.
– Барон, сообщите, каков в настоящее время численный состав батальона и присоединившихся к нам частей, – спросил как-то раз он.
Вопрос меня врасплох не застал, практика начинала сказываться. Нет, не зря я недосыпал ночей. Нужды рыться в записях не было, цифры я уже выучил наизусть. Казачьи полковники предоставили лишь самые приблизительные отчеты, но по всему выходило, что к трехтысячному батальону присоединилось еще столько же казаков и, кроме того, вчера состоялось рандеву с двумя драгунскими полками, а это увеличивало наши ряды еще на две тысячи солдат, о чем я и сообщил Бирону.
