Другой бы, может, и скис, ударился в панику – да только не Егор, сирота с раннего детства, привыкший всего добиваться сам, к тому же в юности – кандидат в мастера спорта по боксу. Вот это вот – бокс – пригодился потом – здесь, не хуже, чем способность предвидеть угрозы.
Ну, еще и супруга, Еленка, – не насмотреться, до чего красива, и жили душа в душу, это несмотря на то, что в той, прошлой жизни Вожникову с девушками не очень везло – все какие-то пустышки попадались, гламурки деревенские – глупые, без души, а в глазах одни «бабки». Не срасталось у Егора с такими, а вот с Еленкой – срослось, да так крепко, что все это – княжество, новгородскую усадьбу, друзей-ватажников – Вожников считал уже своим родным домом. А теперь вот еще и наследник появиться должен… или наследница.
Князь снова посмотрел на спящую красавицу-супругу, волна нежности к любимой женщине нахлынула на него так, что запершило в горле. Эти волосы, васильковые глаза, ямочки на щечках… и не только на щечках… Егор знал совершенно точно – ради этой женщины, ради их будущего ребенка он готов на все: не только Орду разорить – звезду достать с неба! Надо ж – судьба, встретились в татарском плену и… И теперь Егор – князь, а Елена – княгиня, и все кругом, даже чванный московский князь, вынуждены с ним считаться! А попробуй, не посчитайся-ка – Василий Дмитриевич вон попробовал – едва ноги унес, а жена его, Софья Витовтовна, в монастыре нынче.
В монастыре… А Еленка-то ее убить хотела, на полном серьезе – убить, да и убила бы, кабы Егор не воспрепятствовал. Не любил он, когда женщин… как скот…
Отправлялись «посольством», само собой, через Заозерье, через любимую Еленкину усадебку, с кремлем неприступным, с садом, на ордынский манер устроенным. Любила княгиня юная свою малую родину, трон свой, владычество – правила железной рукой, но и без самовластия тупого, иному князю такому поучиться б не худо, потому Егор спокойно оставлял супружницу на княжении, знал – плохого не сделает, наоборот даже. Тем более, кругом люди имелись верные, всем заозерскому князю обязанные, ему же только и нужные, ватажники знатные – Никита Кривонос по кличке Купи Веник, Иван Карбасов, Окунев Линь, Федька… Иные, как Осип Собачий Хвост да Тимофей Гнилой Зуб, погибли уже, иные в родные места подались – кто на Ладогу, кто куда еще, а кто и в Хлынов на Вятке-реке, как говаривал иногда Вожников – «в местную Тортугу». Пиратствовали, ушкуйничали, если по-новгородски – ордынские города на копье брали, да так, по мелочи. Вот этих-то людей к делу б и приспособить.
На второй же день после приезда Егор позвал в свою горницу Федьку – некогда челядинца беглого, а ныне ж человека солидного, землицей за верную службу пожалованного, землицей не пустой – с деревенькой, и пусть в деревеньке той всего один двор, что с того-то? Несмотря на молодость, Федька от даров таких не возгордился и преданность свою не раз уже делом доказывал… и хлыновцев многих знал, потому и выбор пал на него.
– Звали, господине? – войдя в горницу, юноша снял беличью шапку и глубоко поклонился.
– Звал, звал, – князь оторвался от принесенных управителем-тиуном берестяных грамот и гостеприимно махнул рукой на лавку. – Проходи, садись, Федя. Как деревенька твоя, мужички худые не балуют ли?
Федька улыбнулся:
– Да не балуют. Я ж сам из таких, нешто забыл, княже?
– Да на тебя глядя, не вспомнишь.
Еще раз взглянув на вошедшего, Егор покачал головой – вряд ли кто признал бы сейчас в этом высоком богато одетом парне бывшего домового раба. Все при всем: и красивый темно-синий кафтан, длинный, почти до голенищ, и пояс с кинжалом с ручкой златой – кстати, княжий подарок, – и волосы длинные темно-русые причесаны – волосок к волоску, кожа, правда, смуглая, зато глаза светлые – жемчугами… всем пригож отрок!
– Слышь, Федя, а ты невесту-то себе не присмотрел часом?
Юноша смутился, повел глазами по сторонам, и князь не стал настаивать на ответе, да и спрашивал-то просто так, для беседы.
– Вот что, Федор, – Вожников понизил голос почти до шепота, хоть и знал – некому тут его разговоры подслушивать… окромя верной супруги, но то другое дело. – Поедешь в Хлынов, к атаманам. Письмишко тебе дам, да на словах кое-что обскажешь – о том нынче поговорим. Пусть войско дадут, по весне, как лед сойдет, отправят к Итиль-реке, к Волге, там и моя ватага будет – у Борисычей, в Нижнем, оставлю, пусть ждут до весны.
– Почему до весны? – удивился Федя. – Разве ж, господине, нельзя на поганую Орду по зиме ударить?
– Хлопотно по зиме, неспешно, по реке-то и нам, и хлыновцам куда как сподручнее будет. – Егор наставительно поднял вверх указательный палец: – Да и ладьи нам за зиму построить надо, и немало – не тащить же из Новгорода? Серебришко, слава Господу, есть – выстроим. Пусть и задержка, да без ладей-то как?
Юноша задумчиво покивал:
– Ага, ага, понимаю… Значит, наши-то ватажники у нижегородских князей зимовать будут?
– У них. Только ты хлыновским атаманам покуда про то не говори – рано.
– А коли спросят?
– А коли спросят, скажи, мол, к весне ближе решит князь, где ватагам встретиться. Главное сейчас – согласием их заручиться. Про долю их я в письме отписал, а ты в том не уполномочен.
– Что, княже?
– Слова своего не имеешь.
Отдав последние наставления Федору, Вожников хотел было спуститься вниз, во двор, да, проверив хозяйским глазом недавно выстроенную угловую башню, нанести визит в гостевые хоромы, предоставленные нынче царевичу Яндызу со свитой. Князь уже накинул на плечи теплый, подбитый волчьим мехом плащ – на улице-то за последнюю неделю похолодало изрядно, как и должно быть в декабре – однако спуститься с крыльца не успел, нагнала черноглазая хохотушка Палашка – сенная девка Еленки. Поклонилась в пояс:
– Дозволь, князюшко, слово молвить.
Егор пожал плечами:
– Ну, молви.
– Княгинюшка к себе кличет, видеть хочет.
– Встала, значит?
Молодой человек улыбнулся – утром поднялся осторожно, беременную супругу будить не стал, вот и проспала голубушка аж до обеда почти.
Отпустив Палашку, Егор бросил на лавку плащ и быстро прошел в опочивальню. К его удивлению, Елена уже была одета – синее длинное платье тонкого шерстяного сукна, поверх накинут легкий распашной кафтан ордынского кроя с разрезными, завязанными сзади рукавами – летник, желтый, с красной опушкой и маленькими золотыми пуговицами. Платье очень Еленке шло, особенно – к васильковым глазам, ну а летник – тот к волосам золотистым, коих юная княгинюшка вовсе не стеснялась и вопреки всем традициям под убрус не прятала, разве что стягивала узким серебряным обручем. Знала – мужу волосы ее очень даже по душе… и не только мужу. А раз есть такая красота, так чего ж ее прятать-то? Местные священники да монахи, может, то и осуждали, да помалкивали – попробовали бы вякнуть, крутой нрав княгини все хорошо знали, да за глаза говаривали – внешность, мол, ангельская, а внутри-то – бес! Вот и опасались связываться.
