– А «Напилася я пьяна» хотя бы, нельзя? Или что-нибудь из седой старины, типа «Синий, синий иней» или «В реку смотрятся облака»? Что, не знаете таких?
Испуганно переглянувшись, девчонки поклонились разом:
– Не гневайся, батюшка, не ведаем таких!
– Ну, блин… Я ж не «Шизгару» прошу! Ну, давайте тогда «Листья желтые», ее-то все знают… Листья желтые над городом кружа-а-атся, с тихим шорохом нам под ноги ложа-а-атся! Не понял? Что молчим? И эту не знаете? Игнат, что за дела-то?
– За такие дела велю их завтра на конюшне высечь! – пьяно ухмыльнулся Игнат. – Ух, корвищи! Не знают, что петь!
– Не вели сечь, батюшко! – хором взмолились девушки. – Хочешь, мы те про Соловья-разбойника споем?
– Не умеют петь, пусть тогда пляшут. Голыми! – снова пошутил Егор.
– Голыми? – Игнат ненадолго задумался и вздохнул. – Не, голыми им нельзя – утопятся еще со сраму в проруби. Мне – прямой убыток.
– Да шучу я!
– Так про Соловья-разбойника будете слушать?
– Послушаем, чего уж. Пусть поют.
После веселого – обильного, с хмельным и с песнями – ужина гости полегли спать, едва только растянулись на приготовленных ложах – кто на широких, застеленных медвежьими шкурами сундуках, кто – на лавках, сразу и захрапели – и Борисычи, и Антип. Иван – Тугой Лук – Борисович, правда, сказать успел:
– Тебе, Егорий, нынче сторожу нести. Вижу, не так уж ты и хмелен, молодец.
– Да с чего тут хмелеть-то? Была б водка, а так…
Поворочавшись – все равно не заснуть, да и нельзя – «сторожа!», Вожников вышел на крыльцо, подышал воздухом, прогоняя остатки ненужного хмеля. Ночь выдалась тихой и теплой, падавший было мокрой крупой снежок вроде бы перестал, сквозь разрывы туч проглянули серебристый месяц и звезды. Хорошо! Нет, правда. Словно в каком-нибудь пансионате а-ля рюс. Так и кажется, что вот-вот выйдет кто-нибудь выкурить в тишине сигаретку… Да-а-а…
Что-то скрипнуло. Чья-то тень бочком скользнула к крыльцу. Молодой человек вздрогнул – кого еще черт принес? Ах, это ж, кажется…
– Федя, ты, что ли?
– Язм, господине.
– Молодец! – Вожников приглашающе махнул рукой. – Давай поднимайся, на крылечке с тобой постоим, побазарим.
Парень как-то затравленно оглянулся:
– Лучше уж, господине, в сенях.
– В сенях так в сенях, – пожал плечами Егор. – Только темно там.
– Это и хорошо, что темно – никто не увидит. Слово к тебе есть!
– Хм, надо же – слово! Ладно, проходи, говори свое слово.
Оба уселись в сенях на старый сундук и с полминуты сидели молча. Вожников слушал тишину и… тяжелое дыхание подростка. И чего он так дышит-то? Как паровоз, прямо.
– Ну? Что молчишь-то?
– С мыслями, господине мой, собираюсь.
– Слышь! Сказал же уже – хватит прикалываться. Что хотел-то?
– Уйти отсюда хочу, – хрипло прошептал Федька. – С вами!
– Ну, так и пошли завтра, – Егор хмыкнул – забыл ведь на миг, где он! – Хочешь уйти – уходи.
– Храни тя Бог, господине! – такое впечатление, что парнишка пал на колени.
А ведь действительно – пал!
– Э! Э! Ты что творишь-то? А ну, встань!
– Благодарствую, – взволнованно продолжал подросток. – Добрый ты человек, я сразу приметил. Не каждый бы вот так согласился. Господи! А старшой-то твой как? Может, он-то меня взять не захочет.
– Захочет, – спокойно уверил Егор. – Вообще-то, ему без разницы. А ты, я смотрю, местный. Дорогу прямую покажешь, а то почти месяц уже по лесам кружим.
Федька истово перекрестился:
– Куда хочешь проведу, токмо возьмите с собою в ватажку!
– Куда-куда тебя взять? – переспросил Вожников. – В какую еще ватажку?
– В такую, в какую и вы… – В шепоте парня явственно слышался сплав отчаяния и надежды. – Тут мне жизни нет, хозяин, Игнат сгноит, мол – тать. А какой я тать? Ничего ни разу без спросу не взял, так, крынку молока токмо выпил – за то и бит был, едва отлежался. Язм из лука неплохо бью и бою оружному научусь, обузой в ватажке не буду…
Егор вконец рассердился:
– Да откуда ты взял про ватажку-то?
– А кто ж вы тогда? – искренне изумился подросток. – Игнат ведь не зря Онисима к вам за стол подсадил – тот Устюжну добре ведает, а вы – нет, хоть и устюжанскими гостями сказываетесь. Зачем? Ясно – ватажники. И не в Белеозеро, верно, идете – подале, в Вожскую землю, даже и в Хлынов, так? Можешь, господине, и не говорить, я все понимаю. Токмо возьмите, а?
– Хозяин, говоришь, на вшивость нас проверял? – задумчиво промолвил молодой человек.
– Не, обо вшах речи не было. И это… при чем тут вши?
– Это, Федя, образное такое выражение – аллегория или аллитерация… как-то так, я в науке о русском языке не силен. – Под влиянием юного своего собеседника Егор и сам уже понизил голос до шепота, хотя вроде кого тут опасаться-то?
– Игнате сеночь вязать вас замыслил, – чуть помолчав, неожиданно предупредил Федька. – Веревки мне приказал из овина принесть.
– Вязать? – удивленно переспросил Вожников. – А зачем, спрашивается?
– Так я ж сказал! Не круглый же дурак Игнат-то, – подросток тихонько засмеялся. – Смекнул уже, кто вы такие.
– И кто ж?
– Ушкуйники, ватажники, разбойные люди – все одно! Возьмите меня с собой, а я укажу, как с усадьбы выбраться.
– Укажешь, укажешь, – послышался вдруг чей-то приглушенный голос. – Никуда ты не денешься. Да, Егорий, язм тож своеземцу этому, Игнату, не верю. Такой запросто может воеводам московским сдать.
– Господи, Антип! – Узнав говорящего, Егор облегченно перевел дух. – Тебе что не спится-то?
– Так поспал уже, тебя вот подменить вышел. – Чугреев смачно зевнул и распрямил плечи. – Слышу – а у вас тут беседа.
– Парень вон, к нам просится.
– Возьмем! Думаю, Борисычи против не будут… да и не по пути скоро нам с ними. – Антип уселся на сундук между Вожниковым и Федькой. – Так ты, паря, говоришь – выведешь?
– Да влегкую, вот вам крест! – снова перекрестился подросток. – Хоть сейчас… нет, чуть попозже.
– А лыжи-то у тебя есть?
– Найду, где взять.
– Постой с лыжами, – быстро сказал напарнику Егор. – Слышь, Федя, я так и не понял: у хозяина лошади, сани есть?
– Можно и на лошадях! – воспрянул парень.
Радостный возглас его, однако, был на корню перебит Чугреевым:
– Нет! На лошадях не можно. Конь изрядно серебра стоит, хозяин это так не оставит, искать будет, снарядит погоню.
