И Федька куда-то пропал! Нигде не видать парня. Неужели?
Ах вы ж, басурмане!
Выхватив саблю, Вожников влетел в гущу затихающего боя… зря торопился: волоокие мальчики уже побросали свое оружие, кто-то из них даже встал на колени.
– Черт с ними, – махнул рукой Егор. – Иван, Линь, вы как, целы оба?
– Малость царапнуты, – показав окровавленное предплечье, усмехнулся Карбасов. – Сейчас вот перевяжемся и… Эх, парней наших жалко – Рагуня, Олешку. Схоронить бы… Понимаю – времени нет, а все ж – неужто вот этак бросим?
– Но и с собой их не с руки тащить, – сглотнув горький ком, тихо вымолвил Вожников. – Очень скоро сюда все воины сотника явятся.
– Может, эти схоронят? – повернувшись, Окунев Линь строго посмотрел на волооких. – Эй, нехристи, жить хотите?
– Да, бачка, да, – тут же закивали юнцы – кто-то из них был ранен, а кто-то и нет, но кивали все одинаково, с завидной слаженностью и силой.
– Тогда вот что. – Ватажник посмотрел на парней еще более строго, хотя, казалось бы, строже-то уже некуда, а вот, поди ж ты, смог. – Похороните всех – дадим жизнь, ясно?
Юноши дружно поклонились, упершись лбами в землю.
– А раз ясно – ищите лопаты да копайте скорее могилы. Ну! Живо!
Парни тут же разбежались, кто-то притащил лопаты, кто кирку… заработали.
– Ну вот, – тихо промолвил Окунев. – Хоть басурмане помогут. Спите с миром, Олешка, Рагунь. Спите с миром. В храм божий придем – свечки за упокой поставим.
– Да, поставим, – кивнул Егор и тут же встрепенулся. – А Федька, Федька-то где?
– Средь убитых нет!
– Ну и куда его черти дели?
А Федька в это время, крутя над головой саблей, со всех ног бежал по широкой, вытоптанной коровами и овцами тропе – догонял убегавшего от него вражину. А тот оказался быстроногим, словно льдина в талой апрельской воде.
Правда, поначалу метнул в Федьку копье… и – руки в ноги, бежать, вот трус-то!
– Стой, иуда! Врешь, не уйдешь, гадина! – обиженно вопил отрок.
Да и как было не обижаться-то, ежели копье это пол-уха порвало и хорошо еще не угодило в глаз? А запросто могло бы… Ну, сволочуга, черт!
Бегущий вдруг споткнулся и, не удержавшись на ногах, полетел кубарем в траву; тут-то его и настиг молодой ватажник. Подскочил ближе, торжествуя, поднял саблю… Эх, сейчас – с оттяжкой! Так головенка-то по кочкам и запрыгает.
– Господи-ин… Не убивай, – молитвенно сложив руки, взмолился беглец. – Не убивай…
Рассмотрев врага ближе, Федька разочарованно сплюнул – перед ним стоял на коленях совсем еще юный, лет двенадцати, парень, такой же, как недавно вырученный из рабства Митрий. Черноглазый, с загорелым лицом и русыми, как и у самого Федора, волосами.
– Черт… ты русский, что ли?
– Нет, – парнишка отрицательно качнул головой и как-то жалко улыбнулся. – Я – Азат, пастушонок.
– Пастушонок он…
Федька опустил саблю, вся его ненависть к врагу вдруг исчезла… Ну что это за вражина такой – мелкий? Сидит, скулит… И в самом деле – не убивать же? А копье-то метнул, гад!
– Бог с тобой, живи. – Юноша сунул саблю за пояс. – Живи… да меня – всех русских людей помни.
– Аллаха за тебя помолю, – прощенный повалился в траву, вытянул руки.
Ватажник махнул рукой:
– Ла-адно.
Повернулся да зашагал обратно к кочевью – поди, хватились его уже…
Азат проводил его пронзительным, вдруг ставшим жестоким, взглядом… дернулся было к упавшему в траву кинжалу, хотел метнуть, да, подумав, выругался – далековато уже, раньше надо было.
Н-ну, что ж, коварные урусы… набег вы совершили, однако ж посуху вам с добычей не уйти – поди, на кораблях, ушкуях своих проклятых, явились… Не будет вам, рыжие собаки, пути, не будет – иначе Азат не Азат, а последний змей подколодный. Не повезло вам, рыжие псы – из оставшихся в живых один Азат все степные дорожки знает… Не будет вам, коварные урусы, пути!
Прыжком вскочив на ноги, мальчишка свистом подозвал коня, прыгнул, схватившись за гриву…
– Йэх! Неси, родной Кызылгак, несись быстрее ветра! Коли к ночи успеем в гавань – никуда не денутся урусы… Перехватят их ушкуи суда могучего Ильяс-бека, потопят, возьмут в полон. Отомстит Азат за отца! Лети, славный Кызылгак, мчись быстрее птицы.
Федька явился вовремя – все уже собрались да решили податься к ушкую конно. Кто один в седле, а кто и вдвоем на коне – как уж вышло. Все лучше, чем пешком… наверное. Вожников вот так не думал, на коне скакал редко – только с реконами. Незадача! Не хватало еще с какого-нибудь горячего жеребца сверзиться, честь свою уронить, подмочить репутацию. Нехорошо-о-о, однако, нехорошо-о-о…
Как нарочно, такого вот горячего жеребца и подвели ватажники:
– Для тебя, атаман! Владей, пользуйся.
– Садись на него сам, Иван, – отмахнулся вожак младшей ватаги. – Скачи первым.
– А…
– А я Федьку поищу… Ага, вот, кстати, и он, явился!
Завидев живого и невредимого – всего лишь слегка окровавленного – парня, Егор с искренней радостью улыбнулся:
– Тебя где носило-то, Федя?
Парнишка потупил взор:
– Да так…
– Ла-адно, приищи-ка какого-нибудь конька посмирнее. В седле-то держаться умеешь?
– Хо!
Хо… Он-то – хо, а вот сам Егор – хо-хо!
– На одном коне с тобой потихоньку поедем… Только не торопись, не то коняку загоним – падет! Эт-то что еще?
Обернувшись на шум шагов, Вожников в удивлении округлил глаза, увидев перед собой Осипа Собачий Хвост и широкогрудого детину в рваных портках – пленника из списка новгородца Микулича – тот за всех своих людишек просил. Рослый – борода лопатой – детинушка и сейчас смотрел исподлобья, только на плечи его был накинут красивый татарский халат, а позади… позади толпились связанные полуголые девки – татарские жены, числом три – все молодые и, на привередливый взгляд Егора, мягко говоря, несколько толстоватые, однако вполне симпатичные, особенно одна – курносая, со смешливыми ямочками на пухленьких щечках.
– Это что еще? – грозно повторил вожак.
– Дак – полон, – невозмутимо отозвался Собачий Хвост. – Младшие жены сотника. Попользуем да потом продадим либо на медовуху выменяем, девки-то – загляденье!
– Оставить! – рявкнул Егор, не сдерживаясь. – Некогда с ними, да и некуда – на ушкуй все не влезут, а уходить надобно скоро.
– Ясно, – согласился Осип. – Так зарубить?
– Я тебя самого сейчас зарублю! – рассвирепел Вожников. – Мы с женщинами не воюем, тем более, вот с такими… пусть остаются, а вам обоим в путь давно пора. Лошади закончились, побежите бегом, ножками.
