– Ты мне не врешь? – всхлипнув, уточнила Елена.
– Вот те крест! – истово ответил Егор.
– А отчего другим караулить не приказал, самому зачем делать сие было? – постепенно успокаиваясь, пошла на второй круг жена.
– Заняты все были, добро собирали. – Фразу про лису, поставленную сторожить курятник, Вожников оставил при себе.
– Значит, не было ничего?
– Не было… – Он рискнул ослабить объятия, с опаской ожидая продолжения. Ведь за столом неглиже шведка ему таки и вправду прислуживала. Егор начал догадываться, откуда произошла утечка информации. Ибо, кроме Федьки, этого первосортного скандинавского сервиса не видел никто.
– Ты тогда взаправду перекрестись, а не на словах! – потребовала жена.
Князь, отойдя на шаг, осенил себя размашистым и неторопливым знамением.
– Ладно, охальник. – Елена вытянула из рукава платок, промокнула глаза. – Любоваться ему, стало быть, нравится, пока прислуживают…
– За подступами к городу следил. Не до глупостей там было.
– Пойду умоюсь, – решила княгиня. – Ты отвернись. Не смотри.
Вожников развернулся и отправился доедать ужин, подавив вздох облегчения: пронесло!
Вече собралось, как и было оговорено, первого августа. Когда на площади между торговыми рядами и Волховом стало совсем тесно, архиепископ Симеон, положив руку Егору на плечо, самолично вывел его вперед, к краю помоста:
– Вот, люд новгородский! Как и обещал, привел я к тебе атамана Егора Заозерского, князя из рода Ярославичей! Теперь тебе слово, Господин Великий Новгород! Чего от него желаешь?
– В воеводы атамана! – несмело крикнул кто-то из толпы, и тотчас этот призыв подхватили сотни глоток, разбросанных по разным концам площади: – Любо атаману Заозерскому! Любо! В воеводы князя! Любо! Веди нас на свеев, атаман!!!
Дав вечу откричаться, пастырь поднял руку и в быстро наступившей тишине обратился к Егору:
– Что скажешь, княже? Примешь ли честь великую из рук люда новгородского али не по плечу тебе ноша сия?
– За честь великую спасибо, Господин Великий Новгород! – скинув шапку, низко поклонился вечу атаман. – Но коли уж меч свой могучий вручить мне желаете, то на пользу новгородскую обнажить его желаю, а не на баловство пустое! Племена шведов, нурманов, данников, пусть за тони и проливы с нами и спорят, пусть на порубежье с нами и ссорятся, однако же по дикости и слабости своей вреда особого причинить не способны! Не там обитает враг наш дальний и опасный, не они урон главный чинят вольнице новгородской. Тот, кто опасен нам всех прочих более, в иных землях, в иной берлоге засел. Тот, кто братьев наших, людей торговых, по прихоти своей без причин хватает и на площади прилюдно четвертует! Тот, кто Торжок у нас забрал, а сторонников наших, ровно татей, вдоль дороги развесил. Тот, кто Вологду и Бежецк наши исконные на копье забирает, веры истинной не чтит, с татарами безбожными дружбу водит!..
Егор толкал речь, как по писаному, вдохновенно и без запинок – ибо за минувшие месяцы успел продумать во всех подробностях. Однако при первых же его словах среди знати новгородской, пришедшей освятить избрание на воеводство нового князя, милого не только черни, но умеющего добиться расположения и у солидных людей, началось нервозное шевеление. Архиепископ Симеон, получивший обещание оградить его от пригляда митрополита московского, немало удивился, что княгиня Заозерская и впрямь честно исполнит обещание свое, да еще и так скоро. Купеческий старшина Ратибор облегченно перевел дух, поняв, что отношениям Новгорода с Ганзой более ничего не грозит. Даже наоборот – на великого князя у торгового союза имеется очень большой зуб, ибо их права и доходы Василий всячески стремился подрезать везде, куда дотягивался. В этом деле немцы Новгород еще и поддержат, и обиды прежние простят. Старый тысяцкий Данила Ковригин моментально расцвел, услышав об исполнении давнишней мечты: в ссоре с Московским княжеством близким к ворогу русским солеварам хоть каким-то боком, да достанется. Он даже выступил вперед, намереваясь обнять нового воеводу за прекрасные слова и известностью своей предложение это поддержать.
На диво, все члены новгородского совета господ оказались сторонниками нового плана воеводы – коли уж он так уверен в способности своей его осуществить. Уж очень долго, не первый век, упорно противостояла северная вольная столица южным славянским княжествам. И потому слова князя Заозерского легли на благодатную почву. И все-таки при всей внутренней поддержке сказать первое слово не решился никто из самых уважаемых граждан Господина Великого Новгорода. Общее мнение выразил платный крикун, мелкий купчишка Афанасий Вятский, получивший от Михайлы Острожца за сие несколько крохотных серебряных «чешуек».
– Даешь Москву-у!!! – завопил Афанасий, вскинув обе руки и мотая головой.
– На Москву! Москву давай!!! – поддержали его еще несколько человек.
Архиепископ Симеон, приблизившись, одобрительно положил руку атаману ватажников на плечо, Данила Ковригин кинулся его обнимать, другие именитые купцы и бояре согласно закивали, и вече тоже не стало противиться обострению давней и привычной войны. Пусть московиты вернут все отнятое за последние десятилетия! Пусть раскаются за былые преступления свои! За жестокость и казни! За разбойничьи походы, непосильные пошлины. Пусть отплатят за все! На Москву!
Средь всеобщего ликования спокойным и суровым остался только сам Вожников.
«Вот у меня и есть десять тысяч ратников, – подвел он итог своих полугодовых трудов и стараний. – Остался последний дюйм. Смогу?»
Его внутреннее чувство молчало, не предвещая смертельной опасности. Но ведь выжить можно и после разгрома. Жить можно и рабом, и калекой в темнице на крепкой цепи. В Жукотине, прежде чем попасть в плен, он тоже никакой опасности не ощущал.
Однако обратный путь Вожников отрезал себе еще три месяца назад, когда уговорился с посадником Александром Фоминичем о поставках припасов и фуража. Путь теперь у Егора оставался только один: на Москву!
– Ах ты погань безродная! Ах ты кобель бессовестный! Мерзавец! Клятвопреступник! Христопродавец! Подонок, негодяй!!! – От запущенных в голову чернильницы и масляной лампы Егор увернулся, но слова, конечно же, угодили в цель. – Тварь, змея подколодная! Ненавижу! Даже не подходи!!!
– Да что с тобой, любимая? – остановился Егор, ошалело наблюдая, как его жена, мечась по своей горнице, лихорадочно скидывает в сундук свитки, переплетенные тетради, какие-то рукописи, вышивку и бумагу.
– Не было ничего, говоришь?! – вскинувшись, в ярости выставила в него указующий перст княгиня. – А почто тогда войну со свеями оборвал и на Москву ярость новгородскую направил?! Погань ты! Хуже навоза! Свейка-то была уродиной, кожа да кости, глаза жабьи, титьки мешками – ан за один грех с нею и людей своих предал, и город весь, и задумки все прахом пустил, мои старания тоже!
– Какой свейкой? – окончательно растерялся Вожников.
