Ну, а мне остается только вызубрить наизусть карту, выбрать какое-нибудь подходящее по времени сражение сорок второй армии Ленинградского фронта и не погибнуть в нем – чтобы суметь добраться до командующего.
Так, выбираем место и время… Четырнадцатое февраля сорок четвертого, Псковский район.
Рука привычно нажала «Пуск», и – ничего не произошло. То есть игра, конечно, запустилась, по экрану двигались танки, то и дело окутывающиеся клубами дыма, и все. Никакого «слияния» не произошло.
Я стащила шлем. Что-то случилось? Может, разъем отошел? Нет, все в порядке…
Ну, что же, попробую еще раз. Пускай не пятнадцатое, пускай будет четырнадцатое…
И – снова ничего. Игра, обычная игра. Что-то случилось с мнемопроектором? С самой игрой? Со мной наконец?!
Надо позвать Виктора, пускай разбирается со своим детищем. Надо, но так не хочется. Он… отвлекает меня от мыслей об игре. Не хочу о нем думать – и не буду! Сама разберусь.
Может, просто стоит выбрать сорок вторую армию? Если известно, что в феврале – марте сорок четвертого сорок вторая армия пыталась прорвать оборонную линию «Пантера», так какая разница, что выбрать – место или саму армию. От перемены мест слагаемых, как известно, ничего не меняется.
В этот раз никаких сложностей не возникло: почти сразу я почувствовала тяжесть полушубка на плечах, вдохнула свежий, пахнущий хвоей воздух. Получилось! Только… только ведь раньше в игре такой опции, кажется, не было?
Советский Союз, 15 февраля 1944 года, место действия неизвестно. Наталья
В игру я попала удачно: на фронте царило затишье. Конечно, периодически постреливали – то немцы, то наши, – но серьезных боевых действий не предпринималось.
– Командир, пехота в гости приглашает. Первая стрелковая.
Я кивнула. В гости – это хорошо. Да и, может, узнаю что-нибудь полезное. А то влезть в игру – влезла, а никакого четкого плана у меня до сих пор нет. Интересно, научусь я когда-нибудь сперва думать, а потом делать? С другой стороны, как говорится, «мужчины, в отличие от женщин, прежде чем совершить ошибку, сперва все тщательно продумывают».
А я продумывать не могу – либо «попрет», либо – нет. Ну, будем надеяться, что все-таки «попрет».
В большой землянке было тепло.
– Умеет устраиваться пехота, – с завистью сказал Федюков, доставая из внутреннего кармана шинели бутылку настоящей водки. Уж кто-кто умеет, так это он, старшина Федюков; и где, спрашивается, раздобыл? С пятнадцатого мая сорок второго года ежедневная выдача водки личному составу была прекращена, за исключением «военнослужащих частей передовой линии, имеющих успехи в боевых действиях против немецких захватчиков», а также праздничных дней. Но, подозреваю, далеко не вся «огненная вода» доходила до тех, кому полагалась по закону, оседая в заначках предприимчивых снабженцев или еще кого.
– Вайганов гармонь новую раздобыл, – шепнул парень с лейтенантскими погонами, имени которого я, хоть убей, не могла припомнить.
Вайганов, невысокий курносый крепыш, упрашивать себя не заставил: умостился на низкой скамье, широко расставив ноги, тронул лады…
– Запевай, Федор.
– «Катюшу», товарищ лейтенант!
– «Катюшу» давай!
Лейтенант Федор, совсем молоденький, с румянцем во всю щеку, длинными ресницами и влажными карими глазами похожий на девушку, затягивает «Катюшу», потом «Синенький скромный платочек», в котором куплетов оказалось почему-то в два раза больше, чем я знала, потом «Я уходил тогда в поход». Дальше я уже не слушала.
Вышла из землянки, хватанула полной грудью свежего, морозного воздуха. У меня есть карандаш, двусторонний – с одной стороны синий, с другой – красный. Я нарисую все, что знаю о линии «Пантера», и пойду к командующему – ну, не отправляться же к нему с пустыми руками?
Бумага тоже нашлась в кармане полушубка – лист мятый, но большой. Чтобы нарисовать основное – хватит, а потом, когда меня пустят к карте, я покажу уже на ней…
– Это что же ты, сука, делаешь?!
Незнакомый человек в офицерском полушубке стоял надо мной, и при свете звезд я хорошо видела его белые от гнева глаза и побелевшие костяшки пальцев, сжимающие пистолет.
– Я…
– Ах ты ж, фашистская морда!
Ударил он меня в висок – так почему же рот полон крови? Я сплюнула; кровавый сгусток, в середине что-то светлое. Зуб.
– Погодите, товарищ майор…
– Товарищ?! Твой сраный фюрер тебе товарищ!
Хруст, и небо стало стремительно заваливаться на меня. А вокруг со странным звуком порхали звезды.
– Карты он рисует… – Голос гулкий, как будто майор кричит в колодец. Почему я сижу в колодце?
Майор коротко замахивается и бьет прямо в лицо. Звон в ушах, по лицу течет что-то горячее, попадает на губы. Я облизываю – кровь.
– Отведите меня к товарищу Масленникову, – говорю я. Вернее, пытаюсь сказать, потому что получается у меня совсем другое: «Одвыддыды бедя…» Еще бы, попробуй поговори разборчиво, когда у тебя расквашен нос и не хватает половины зубов.
– Я тебя щас отведу, – зловещим шепотом произносит майор. – Я тебя шас так отведу!
Я снова прихожу в себя в какой-то темной комнате. Не землянка – именно комната. Стол темного дерева – полированный, как ни странно. За столом – невысокий сухощавый человек в пенсне и в гимнастерке без погон, рядом – давешний майор; у майора дергается щека, видимо, последствия контузии.
– Расскажите нам, кому вы собирались передавать план укреплений, – бесцветным голосом говорит сухощавый.
Этот, по крайней мере, производит впечатление вменяемого человека.
– Я хотел передать эти планы товарищу Масленникову.
Сейчас я почти не шепелявлю.
Сухощавый снимает пенсне, двумя пальцами протирает глаза и водружает пенсне на место.
– Поясните, кто такой Масленников.
Я обалдеваю. Что значит, кто такой Масленников?! Это – командующий сорок второй армией, буквально на днях он будет назначен заместителем командующего Ленинградским фронтом, а еще через месяц – станет командовать Третьим Прибалтийским.
– Я требую отвести меня к командующему армией.
Майор подскакивает на своем стуле. Хороший такой стул, дубовый, с высокой спинкой – и почему, спрашивается, я замечаю такие детали? Может быть, потому, что здесь, именно здесь и сейчас такому стулу не место?
– Вы в вашем положении, господин хороший, требовать ничего не в праве, – слегка поморщившись, сообщает человек в пенсне. – В ваших интересах, господин шпион, простите, не знаю, в каком вы звании, сообщить все. И прекратите нести бред о Масленникове – ни за что не поверю, чтобы немецкая разведка работала настолько плохо.
