Костя глянул на противоположную полку — там была радостная для его сердца картина. В ворохе ременной амуниции — три выигранных у американцев пистолета, неплохой отбалансированный кинжал в потертых ножнах, бинокль в футляре, а под полкой выглядывал самым краешком дощатого угла ящик с пистолетными патронами. Ага, как же — ротмистр Костя Арчегов, легенда русского бокса!
А ведь еще вечерком он добавил всем жару — собрал офицеров и десантников с «Грозного» и «Атамана» и устроил показательную тренировку по рукопашному бою: и валял бойцов, и сшибал на снег молодецкими ударами, а в завершение показал САКНОБ — специальный армейский комплекс ножевого боя. Вот тут офицеры не выдержали, и на Ермакова обрушился град вопросов, зачастую ну очень неудобных.
Пришлось отговориться тем, что в кавказских станицах живут мастера старинного пластунского боя, и тут он нисколько не лгал — боевое самбо именно от них начинало свой путь. И теперь придется трижды в день по часу заниматься с бойцами, жаль только — времени отпущено мало…
— Ваше высокоблагородие, — Костя вырвался из омута мыслей. Боже, как хорошо сидеть в тепле, хорошо поесть, напиться от души чайку, а теперь покурить всласть папироску.
— Мы тут с Трофимом Платоновичем вам подарки кой-какие приготовили, — в приоткрытую дверь чуть протиснулся денщик.
Вроде уже пожилой человек, а ведет себя чистым ребенком. И в глазах щенячий восторг, вот только смотрит иногда как-то странно, с непониманием. Да оно и понятно — ведь его ротмистр кардинально изменил свое поведение, есть над чем задуматься солдату и поломать голову.
В купе неожиданно влезло толстое рыло «Льюиса», а за ним показалась довольная рожа унтера Огородникова. Ермаков очумело захлопал глазами — откуда это чудо заморское уволокли, ухари. Пулемет был новенький, обернут промасленной бумагой, еще в заводской смазке. Трофим тут же ответил на невысказанный вопрос офицера:
— Мы вчера с парнями на вас все деньги поставили, и нам талеров, рублей ихних, целых две сотни уплатили. А после солдатик мериканский появился. Грит, хошь, ребята, за выигрыш свой заместо денежек «Люську»? Лопочет по-нашенски хорошо. Ну, мы переглянулись и согласились — деньги же ихние здесь мало хожи, все в Маньчжурии покупать треба. А «Люська» нужна позарез, вы же всем говорили.
— Молодцы вы, Трофим Платонович, — Ермаков порывисто встал и обнял старого унтера. — Мы теперь покажем им сучью мать. А пулемет отдай на «Грозный», там в них нужда сильная. А на «Беспощадном» их вообще нет.
— Подъесаул Гордеев две тысячи талеров ихних выиграл, он всю экономию бронепоезда поставил, одним золотом больше трех сотен высыпал…
— И что? — Костя был заинтригован: ну дает Михаил Николаевич, растратчик казенного имущества.
— Ему три американца два «Кольки» со станками-треногами ночью приволокли. И патронов к ним с полдюжины ящиков, и еще что-то — я в темноте не разглядел, да и далеко было. Вроде маленькие такие коробки, и провода какие, что ли…
— А вот и я, — в дверь протиснулся Аким Андреевич, держа в руках небольшой вытянутый ящик.
Поставил с кряхтением его на пол (Огородников отодвинул пистолеты и сел на краешек топчана), отщелкнул замки и откинул крышку. Под ней вытянулись, бочком к бочку, пять жирно блеснувших латунных цилиндров.
— Где ты их взял? — хриплым голосом спросил Костя, с тоской взирая на принесенное.
— Американец давешний принес, к «Люське» в добавку. У них там этого добра в вагонах навалом…
— Ты знаешь, что это такое?
— Конечно, вы же вчера сами говорили, ваше высокоблагородие, что снаряды нам нужны. У них трехдюймовых нет, но есть в полтора дюйма. Он их еще в Верхнеудинске уволок из вагонов.
— Из каких вагонов?
— А тут они. Десять вагонов, там охрана постоянно стоит. В них снаряды и пушки малые, чи «Маклены», чи «Максима». Стоят и стоят, а наружу-то не выгружают…
— Спасибо, ребята, идите. Мне подумать надо, — Костя устало опустился на топчан.
Хотелось взвыть волком — напланировал он много, а все козлу под хвост:
«Думал на двух стульях усидеть?! И на Иркутск парой бронепоездов пойти, и туннели прикрыть? Да, думал, что поставлю самый худший свой бронепоезд у туннеля, а американцы с пулеметами ответить не смогут. Не по зубам им окажутся шпальные борта. И выйдет у них своеобразная патовая ситуация. А что? Будут улыбаться и расшаркиваться, и при этом смотреть друг на друга в амбразуры! А тут, глянь что получается, у них пушки в вагонах спрятаны. Выкатят они их и прямой наводкой жахнут по бронепоезду. Его-то башни не поворачиваются, с пушки им не ответишь! А ружья для стрельбы из-за угла у меня нет! Равно как и золотой рыбки, чтобы хоть одно желание исполнить! Американские пушки плохонькие, снаряд мелконький, но прошьет шпальный борт бронепоезда насквозь с тысячи шагов. А если пушек несколько, то всего за минуту они изрешетят «Беспощадный» таким количеством дырок, каким голодный солдат не истыкает кусок сала своим острым бебутом. А в вагонах янкесы явно прячут несколько орудий, ведь полк по штату, насколько я помню, имел артиллерию и минометы!»
Костя вскочил с топчана — все правильно, так оно и будет. Орудия подобьют русский бронепоезд, а минометы — незаменимая вещь для выбивания пехоты противника в гористой местности. И в сочетании они способны легко вышвырнуть русских из туннелей Кругобайкальской дороги, пушками внутри, минами снаружи. Проклятье!
Иркутск
— Ваше превосходительство! Мне только что позвонили из штаба округа, управляющий Иркутской губернией Яковлев с самого утра подал в отставку, — голос начальника штаба войск гарнизона капитана Лыба был встревожен до крайности.
— Сука! Еще одна крыса бежит с корабля, — генерал Сычев чертыхнулся, встал из-за стола и прошелся по кабинету. Подошел к окну, прижался к холодному стеклу лбом. Это принесло долгожданное облегчение…
— Пишите приказ, капитан. Объявить город на осадном положении с 12 часов дня этого дня. Добавьте все нужное, согласно действующим законам. И еще один — приказываю начальнику Оренбургского казачьего училища генералу Слесареву обстрелять из имеющегося орудия с утра следующего дня, то есть с пятницы 26-го декабря, казармы мятежного полка в Глазково. Но запрещаю бомбардировать вокзал, станционные сооружения и линию железной дороги, так как обстрел может помешать нормальной эвакуации частей чехословацкого корпуса…
Капитан послушно заскрипел карандашом, делая набросок приказа, а Сычев подошел к столу, дрожащей рукой взял недопитый стакан чая и хлебнул из него добрый глоток. Поморщился — чай совсем остыл, стал неприятным. Отодвинув стакан в сторону, генерал снова подошел к окну и прижался разгоряченным лбом к стеклу.
Уже утро, рассвело, а он уже сутки на ногах. Стоило поздним вечером прилечь на кровать и закрыть глаза, как сообщили по телефону, что глазковский гарнизон восстал. А следом, с разрывом в один-два часа стали приходить сообщения, что восстали солдаты всех частей, расквартированных в Заиркутном военном городке, потом на станции Иннокентьевской. Все окружные склады перешли в руки мятежников из Политцентра…
