Голос ротмистра, спокойный и безжалостный, прибил к полу Николая Сергеевича, уже вставшего на четвереньки. От нахлынувшей волны дикого животного страха, что этот ужас снова продолжится, от безумной жалости к самому себе он заскулил…
Иннокентьевская
— Чехи вон уже где стоят, господин поручик, — молодой солдат с чумазым лицом ткнул рукой в сгущающиеся сумерки. Мичурин припал щекой к холодному прикладу, тщательно подводя мушку под едва видневшуюся фигуру. Плавно потянул спуск, грохот выстрела привычно ударил по ушам. И чуть глухо выругался — только патроны переводить…
Бессмысленная перестрелка на окраине станции шла уже два часа. А как все хорошо начиналось — его бронепоезда беспрепятственно расстреляли все чешские эшелоны по линии железной дороги. Такой война ему и мыслилась в кадетском корпусе, только место угловатых бронепоездов в его детских снах занимала лихая кавалерия. Все же прав господин ротмистр — прорыв его дивизиона может быть только при достижении полной внезапности, в противном случае будут сплошные неприятности.
Они и начались, когда «Быстрый» уткнулся в эшелон, что застрял на пути перед входной стрелкой. Пришлось высаживать десант и атаковать станцию в пешем строю, при поддержке орудий. Чехи не ожидали атаки с фланга и отступили к кирпичным зданиям, встретив атаку семеновцев плотным пулеметным огнем. Прорыв не заладился, и поручик сообразил, что братушек раз в десять больше, чем его солдат. Атака на этом закончилась, фортуна отвернула от них лицо.
И тут же густыми цепями пошли в наступление чехи — быстрыми перебежками мелькали они среди деревянных пристанционных строений. И сразу пошли первые потери — пожилой подпрапорщик, принявший командование над первым взводом, получил пулю в лоб, а второго взводного командира еле выволокли раненого, уложили в броневагон. Пришлось Мичурину самому командовать десантом, он только глухо матерился и громко ободрял сникнувших солдат. И это все, что он мог еще делать — их уже почти вытеснили из Иннокентьевской, и поручик стал подумывать об отступлении.
Но тут все изменилось как в сказке — пальба со всех сторон поднялась такая, что впору всех святых выносить…
— Ничего, сейчас вам помогут чехов прищучить! — уверенный голос заставил Мичурина обернуться. Перед ним стоял незнакомый молодой капитан в беленом полушубке, за ним два подпрапорщика в шинелях, похожие на небольшие бочата. Поддели под обмундирование теплое белье и свитера, вот и «располнели» — обычное для пехоты дело.
— Позвольте представиться — капитан Шайдицкий, Владимир Иоаннович. Вы командир бронепоездов?
— Да, командир дивизиона. Сибирской императорской армии поручик Мичурин, Павел Антонович!
— Ага, интересно как. Императорской армии?! Тогда позвольте немедленно поступить в ваше распоряжение. Со мной здесь еще тридцать офицеров и подпрапорщиков. На станции наш конвой стоит, а сейчас там делать нечего, раз такое веселье начались…
— Где воевали?
— Пока нигде. Только в августе из Франции выехали, а там в первой особой дивизии командиром роты.
— Видите за деревьями бегающих солдат? Собирайте их немедленно, в чувство приводите да склады у чехов отбивайте. Там на фланге мой третий взвод стоит, а первые два чехов держат. Так что помощь нам нужна немедленная, бронепоезда пройти не могут. Да, вот еще — как вы здесь оказались?
— Подпрапорщик Науменко тиф подхватил, кое-как нашли его в железнодорожной больнице. Одного своего отрядил сани найти, чтоб в госпиталь отвезти, а тут стрельба началась, а жители и говорят, что это наши с чехами воюют. Мы и поспешили к вам…
— Принимайте командование над людьми, капитан. Иначе отходить начнем… Да, вот еще, что там происходит? Где части Политцентра?
— А их нет уже, все их воинство разбежалась кто куда. Подполковник Оболтин едва сотню солдат собрал, а тут чехи… Ну и началось. И худо было бы, но тут артиллеристы полковника Горбоконя на помощь пришли, с фланга по чехам ударили. Там сейчас перестрелка пошла, как и здесь. А я к вам со своими пробился…
— А это что за солдаты в суматохе бегают? Наши или политцентровцы? — Мичурин машинально присел за дерево, над головой прошла пулеметная очередь, сбив снег с тонких веток.
Капитан Шайдицкий спокойно, как видавший виды вояка, встал за толстый ствол.
— Это авиаторы! Здесь 2-й и 3-й парки стоят, эвакуированные. Да еще какой-то корпусной авиаотряд. Отвыкли драться, вот и бегают!
— Так идите, их угомоните да в нормальную роту сбейте. У вас костяк свой есть. И фланг мне держите…
Через час маятник снова качнулся, и Мичурин уже взвыл от горя. Чехи подкатили две пушки — трехдюймовка всадила три снаряда в носовую бронеплощадку «Бесстрашного», а маленькая «Макленка» изрешетила его «Беспокойный», прибывший из Заиркутного городка с полуротой солдат местного батальона. Бронепоезда стояли беспомощные — погонные орудия не приспособлены для бортового огня. Глядя на их загоревшие корпуса, поручик и взвыл от горя. Всех выручил «Быстрый» — лихо развернув башни, БМВ расстрелял чешских артиллеристов почти в упор, разметав по сторонам людей и орудия. А «шпальники» пришлось срочно цеплять на буксир и отволакивать паровозом в сторону Глазково…
Стало смеркаться, положение русских в Иннокентьевской резко ухудшилось. Чехи перешли в очередное наступление по всему фронту.
— Ваши авиаторы останутся в прикрытии, держитесь здесь полчаса, благо противник вяло наступает, а потом отходите перебежками, — молодой поручик посмотрел на Шайдицкого. — Передать по цепи приказ отступать на военный городок, впереди обоз с ранеными. Вместе с вами прикрывает отход «Быстрый». И отправьте посыльного полковнику Горбоконю, пусть тоже отводит своих солдат.
Отдав приказ, Мичурин обошел добротный дом и быстрым шагом пошел по наезженной дороге. Вскоре он увидел двухэтажное каменное здание, у которого быстро строилась довольно густая колонна его инфантерии. Рядом запрягали пароконные повозки, грузили раненых и еще какое-то имущество, благо на станции было очень много всякого добра. Все делалось впопыхах, чуть ли не бегом. Все признаки поспешного отступления были налицо, не хватало допустить панику…
— Солдаты и офицеры Сибирской императорской армии! К вам, братья, сейчас я обращаюсь от имени правительства свободной Сибири. Вы сделали сегодня самое великое дело — отважно сразились с грабителями и насильниками, погубителями земли нашей, наглыми и кровожадными чешскими интервентами. И вы не дрогнули в тяжелом бою, вы показали им крепость своего духа и силу вашего оружия!
Так вдохновенно Павел Антонович еще никогда не лгал. Но то была ложь во спасение, иначе бы гарнизон, потеряв большую часть своих офицеров, просто разбежался в разные стороны, подальше от довольно кусачих чехов. Да что сравнивать — здесь у него или спешно набранные в крестьянских селениях новобранцы, которых еще учить и учить, или степенные бородачи, отловленные в городе, отягощенные семьями, которым все эти перестрелки — как корове подковы с седлом.
