— Если вы незамедлительно признаете за казачеством юга России право на самостоятельность, как народа, то полностью обеспечите себе тыл. Казакам война с вами не нужна, они хотят жить спокойно. А потому казачий буфер нужно создавать немедленно, не теряя и дня.
— Но Деникин…
— А что Деникин?! Две трети, если не три четверти его армии составляют казаки. Он что, с ними войнушку начнет? Пупок развяжется! Единственное место, где можно начать ему воевать с вами, так это Крым. Но ведь перешейки незатруднительно блокировать с двух сторон. Да и вообще — разве можно обеспечивать операции через бутылочное горлышко при полном отсутствии местных ресурсов?!
— Ваше предложение, конечно, очень интересное, — задумчиво протянул Мойзес. — Но где же подвох?
— Вы это о чем? Какой подвох?
— А вот сейчас вы не искренне ответили, генерал.
— Хорошо, — Арчегов чуть наклонился, почти толкнув плечом Мойзеса. — Отвечу вам честно — как только вы дадите гарантии казакам, вы полностью обеспечите свой тыл. Но…
— Что но?
— Но в будущем, если вы пожелаете распространить на юге совдепию, заплачете кровавыми слезами. За полгода казаки вкусят мирной жизни, а наше золото сделает ее более привлекательной. И как только вы нападете — мы вас извалтаем беспощадно. У нас будет кадровая армия, опытное командование, достаточно военно-технических ресурсов, завершено перевооружение. За полгода много воды утечет. А если не нападете, то и мы, и вы в выигрыше — нам платить не надо будет, ибо вы наших кредиторов вырежете. Это наше обязательное условие, и, надеюсь, вы разделяете его, несмотря на некоторый цинизм сказанного.
— В политике нет цинизма, а есть здоровое восприятие, — Мойзес ответил с некоторым почтением. Даже глаз стал блестеть иначе. — Вы сможете мне ответить на один вопрос?
— Задавайте! Отвечу честно, но есть некоторые моменты…
— У меня вопрос личного характера, тайны вашего Генштаба не нужны, — чекист усмехнулся, но заговорил вкрадчиво: — Вы монархист, но, тем не менее, предлагаете нам такое, что в голову не укладывается! А как же «единая и неделимая»? «Царствуй над нами»? Почему вы так делаете?!
Мойзес буквально выплевывал из себя последние слова, словно боялся, что ему заткнут рот.
— Я не могу поверить в это, но я знаю! Да, я знаю, что вы мне сейчас не солгали! Почему?!
— Я монархист, это верно. Но это не значит, что я сторонник самодержавия! Вы разницу в этих словах улавливаете? Я не желаю, чтобы всякие генералы и помещики, что Россию просрали, снова балом заправляли. «Единая и неделимая»? Хм…
Арчегов остановился, его лицо исказила такая гримаса нечеловеческой ярости, что Мойзеса пробрало, хотя тот видал виды. На всякий случай чекист чуть отодвинулся — он умел различать фальшивость, но тут наигранности не было ни на йоту.
Генерал на самом деле пришел в бешенство, злоба клокотала со свирепостью вулкана.
— Где вы ее видели?! Есть красная Россия, есть белая, есть множество народов, что получили свою государственность. А они желают их всех в кучу согнать и себя во главу поставить?! Хрен им во всю морду! Я не желаю воевать за их усадьбы и заводы! Да и ни к чему доброму это не приведет — народ, который вкусил свободы, поставить на колени невозможно! А они этого не понимают, уроды, и не поймут сейчас! Вот только когда их из России пинком вышибить, вот тогда, может быть, хоть что-то в их куриных мозгах появится. Кретины! История их ничему не научила!!!
Арчегов говорил возбужденно, сжимая кулаки. Потом он схватил Мойзеса за плечо — тот ойкнул, и генерал тут же разжал пальцы. Но говорил веско и четко, будто приказ отдавал. И не отводил свой свирепый взор, буквально впился им в обезображенное лицо чекиста.
— И вы еще одно запомните — нас тоже победить нельзя! Я казак — а мы от рождения не знали рабства! Нам легче погибнуть. Надеюсь, что ваши в Кремле это понимают?!
— Да, Константин Иванович. Ваши предложения я немедленно передам кому следует. И еще одно, — Мойзес замялся на секунду, но, вскинув голову, продолжил звонким голосом: — Сейчас мы союзники, в этом я теперь полностью уверен. Пусть и временные. А потому должен вас предупредить — в Сибири давно зреет монархический заговор. Переворот намечен на ближайшие дни. Вас и Вологодского ждет смерть…
— Доказательства есть?!
Арчегов впился глазами в чекиста, положив ладонь тому на колено. Пальцы так сжались, что Мойзес поморщился от боли.
— Вы не можете связаться с Иркутском по телеграфу потому, что ваша артиллерия разрушила линию. Наши парламентеры были отогнаны пулеметным огнем. Более того — из Новониколаевска на восток переброшен гвардейский полк полковника Мейбома и батальон лейб-егерей, но всех сибиряков и казаков оставили на месте. Сегодня-завтра эшелоны уже будут в Иркутске. Есть еще данные…
— Даже так… Не знал, но чувствовал, — голос Арчегова помертвел, и Мойзес увидел, как генерал посерел лицом. Но тут же спросил, скрипнув зубами, словно от боли: — Вы сможете отправить несколько радиограмм в Севастополь и в Париж? Это нужно сделать немедленно! И срочные телеграммы в Китай и Японию. Поможете?!
— Товарищ Дзержинский уже отдал нужные распоряжения. Нам не следует терять время, генерал!
Севастополь
Колчак пристально смотрел на пламенеющий закат. Дурное настроение, что овладело им сегодня утром, исчезло бесследно. Нет, русский флот был жив, в этом он убедился за сегодняшний день еще раз.
И пусть не тот, что был раньше, три года тому назад, когда он вступил в командование Черноморским флотом, но даже такой он представлял собою реальную боевую силу, с которой врагам придется считаться.
С мостика «Георгия Победоносца», с которого адмирал летом 1917 года бросил свою «золотую» саблю в море, дабы она не попала в загребущие лапы революционизированных матросов, Александр Васильевич с нескрываемым удовольствием вглядывался в хищные силуэты готовых к боям и походам кораблей.
Главный козырь представлял линкор «Адмирал Ушаков», за свою недолгую трехлетнюю жизнь сменивший три имени. Он был заложен как «Император Александр III», вошел в строй как «Воля», переименованный на революционной волне, а возвращенный англичанами, получил имя одного из зачинателей белого движения — «Генерал Алексеев».
Колчак сразу по прибытии в Севастополь настоял, чтобы линкору дали другое имя, которое будет ласкать душу и гордость каждого моряка. Великий русский флотоводец, с именем которого связаны самые громкие победы русского флота, адмирал Федор Федорович Ушаков подходил для того как нельзя лучше.
Он был и одним из основателей Черноморского флота, и его командующим. Тем более в русском флоте броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» героически погиб в Цусимском проливе, но не спустил перед врагом Андреевский флаг, презрев собственную участь.
С Деникиным состоялся тяжелый разговор, но, в конце концов, генерал уступил, сказав, что не станет вмешиваться во флотские дела, и дал «добро» на все реформы и переименования.
