Ну что ж — Адольф Гитлер свое предназначение исполнил, сторицей взяв реванш. Потому Гудериан даже в мыслях никогда не именовал его презрительно «ефрейтором», как делали некоторые его коллеги генералы. Но теперь хулители рейхсканцлера притихнут — победа заткнет им рот, доказав правильность проводимой политики.
Вчера Гудериану сообщили, что его старший сын ранен — к счастью, не смертельно. А младший цел и невредим, хотя и служит в моторизованном разведывательном батальоне. И это правильно — почти у всех знакомых ему генералов вермахта и люфтваффе сыновья дрались на фронте простыми офицерами, не выходя из-под огня. Лучшие представители германского народа никогда не прятались за чужие спины и, если было нужно, принимали честную солдатскую смерть, такую, как принц Вильгельм Прусский, погибший вчера во Фландрии.
Генерал вздохнул — что тут прикажете делать, ведь на войне потери неизбежны, будь ты хоть крестьянин или аристократ с длинной родословной, и тут же собрался, подозвав к себе адъютанта — нужно было отдать приказ по корпусу, отводимому на юг.
— Пишите, Венк, — генерал задумался и начал быстро диктовать, практически не останавливаясь и не поправляя текста: — «Солдаты 19-го корпуса! Семнадцать дней мы сражались в Бельгии и Франции. Шестьсот километров прошли мы после пересечения границы Германии и добрались до Ла-Манша и Атлантики. На этом пути вы сокрушили бельгийские укрепления, прорвались за Мез, сломили продолжение „линии Мажино“ в незабываемой битве за Седан, захватили господствующие высоты на Стонне и, не останавливаясь, пробились через Сен-Кантен и Перонн в низовья Соммы, Амьен и Абвиль. Вы увенчали свои успехи захватом побережья Ла-Манша и морских крепостей Булони, Кале и Дюнкерка.
Я просил вас сражаться без сна 48 часов — вы делали это 17 дней. Я приказывал вам сражаться, не страшась угроз с фланга и тыла, — вы ни разу не дрогнули.
Вы самоотверженно выполняли все приказы с непревзойденным самообладанием и верой в свое предназначение.
Германия гордится своими танкистами, и я счастлив командовать вами.
Мы не забудем наших павших товарищей, честь им и слава! Их жертва не была напрасной.
Вооружимся же теперь для новых славных деяний!
Слава Германии, слава нашему вождю — Адольфу Гитлеру!»
Гудериан остановился — пока он диктовал, все перипетии славного танкового рывка прошли перед его глазами. Они сделали это!
— Поставьте мою подпись и немедленно отдайте в типографию. Приказ прочитать вечером на построении. И будем готовить наши танки к новому походу! И к новой славе!
«Фельзеннест»
— Мой фюрер! Получена экстренная радиограмма от генерала фон Бока! — в голосе Шмундта звучало безмерное ликование. Таким возбужденным, прямо трясущимся от ликования Андрей еще не видел своего главного военного адъютанта. — Командующий английской армией генерал Горт вступил в переговоры о капитуляции. Британцы полностью прекратили сопротивление и начали сдаваться в плен.
— Это победа, Шмундт. Это наша победа!
Андрей чуть не запрыгал от охватившего его чувства эйфории — так стало легко и радостно на душе. Хотелось петь и плясать. И выпить! А потому он открыл шкафчик, вытащил оттуда выпрошенную им ранее пузатую бутылку ликера — там хорошо булькнуло, на кофе с собеседниками едва ушла четверть драгоценной влаги.
Уверенным, отработанным в общаге умением, с чисто русским размахом, уже капитально испорченным немецкой скаредностью, бухнул пахучую жидкость в рюмки. Рука не подвела — ровно на две трети, а рюмочки махонькие, грамм на тридцать, не больше.
— Прозит, — только и сказал Андрей и хотел выцедить рюмку. Но внутренняя сущность, та, что не от Гитлера, а от славных казаков Родионовых, громко возмутилась и заставила глотку с рукой провести требуемую операцию — ликер был выпит мгновенно, одним «хлопком».
— Прозит, мой фюрер! — полковник с изумлением посмотрел на «расправу» совсем не в немецком стиле и, недолго думая, выпил чуть ли не залпом, поддержав свое начальство.
«Между первой и второй перерывчик небольшой», — Андрей так же лихо набулькал две рюмочки, но уже до половины, и, повинуясь странной внутренней просьбе, убрал бутылку в шкафчик.
Эту заключительную порцию главнокомандующий и его верный адъютант выцедили медленно. Сквозь зубы. Зато внутри потеплело, и Андрей решил устроить всем в ставке маленькую радость.
— Всем в ставке выдать шнапс, — слова кое-как вылезли из горла, в голове приятно шумело. Расслабуха полная! Пусть и другие ее ощущают в полной мере — ведь так хорошо напиться и стряхнуть с себя стресс.
— По две рюмки, — неожиданно для себя Андрей внес поправку, придя к мысли, что штабные и так свое урвут, и потому нечего их баловать.
— Есть, мой фюрер! — Шмундт с удивлением посмотрел на него, потом на шкафчик с бутылкой, и его губы расплылись в понимающей улыбке. А Родионов присел на диван, в голове роились наполеоновские планы.
«Так, это дело надо хорошо отметить. Ох и напьюсь же сегодня, как померанский гренадер. Сейчас накачу стопочку ликера, а потом две рюмки шнапса — мне ведь тоже полагается по данному приказу. И потребую принести сосиску, настоящую, баварскую. Нет, гулять так гулять — две сосиски, а то эта морковка в глотку уже не лезет. Что я, заяц, что ли?! А вечером еще ликера выпью и две чашечки кофе! Ну и окривел ты, ваше величество! Эх, царицы Марфы Васильевны нет, под бочок бы ее!»
Лилль
— Они сдаются, господин гауптман, сдаются!
Голос денщика Эриха Бема отдавал чуть ли не детским восторгом, и фон Люк не мог не улыбнуться.
— Это победа, победа!
— Нет, мой милый Эрих, это еще не победа. Вернее, не полная победа. Мы разбили союзников во Фландрии, но французы не прекратили сражаться, и нас ждут новые бои. На Сомме и Марне…
Люк осекся — последнее название имело слишком печальный подтекст для немцев. Но капитан тут же задорно тряхнул головой. Ту битву проиграли отцы, а для детей она станет символом яркой победы и славы. Германия просто не может проиграть этой войны. Не может, и все!
Да и как потерпеть поражение, если прямо перед ним понурые французские солдаты, ставшие в одночасье пленными, бросали на землю винтовки и пулеметы и строились в колонны. Англичане были намного лучше, по крайней мере, они дрались до конца, до последнего патрона, и сдались только тогда, когда танки Гудериана отрезали им последний путь отступления к Ла-Маншу.
Однако эйфории Люк не предавался — он знал, что французы готовят позиции на Сомме, которые громко именуют по фамилии нового главнокомандующего «линией Вейгана». Их придется прорывать, но плохо то, что дивизия понесла крайне серьезные потери в танках. К началу майских боев было 224 танка, а сейчас, спустя почти три недели, в строю боеспособными являются только 84. Но безвозвратные потери чуть больше сорока машин — полностью сгоревших или взорвавшихся. Остальные требуют ремонта, и капитан надеялся, что к началу нового наступления хотя бы половина из этих бронированных машин будет отремонтирована.
