— Вызовите его ко мне сюда, не мешкая! Геринг, прошу вас, немедленно дайте самолет с самым лучшим пилотом. Манштейн должен быть у меня за несколько часов до нашего совещания.
— Он будет у вас, мой фюрер! Мои люфтваффе берут это на себя!
Кале
— Больше пота, меньше крови, парни! — гауптштурмфюрер Курт Майер поторапливал своих мотоциклистов, что отчаянно рыли окопы. — Лучше десять метров траншеи, чем один метр могилы!
Его разведывательный эскадрон уже вырвался далеко вперед, опередив «лейб-штандарт». Впереди виднелись поднятые вверх стальные рамы портовых кранов, и думалось: один рывок, и все — его мотоциклисты и танки из армейской дивизии ворвутся в город.
Да не тут-то было — англичане встретили немцев таким плотным огнем, что враз стало не до лихих налетов, пришлось думать о кропотливой осаде. Но уныния не было — одна радость царила на душе.
Ах, как все начиналось хорошо, а идет еще лучше. Даже десятки сожженных Ю-52, что садились под убийственным огнем голландцев, не оставили смятения в душе эсэсовского капитана. Он даже позавидовал отчаянным парашютистам генерала Штудента, что выпрыгивали из горящих самолетов и атаковали яростно отбивавшийся гарнизон. Вот как надо воевать, он так и будет.
— Гауптштурмфюрер! — перед офицером как из-под земли возник молодой обершарфюрер в запыленном мундире. — Мои парни взяли в плен голландского сержанта, что сбежал из города. Поспрашивали его вдумчиво. Тебе надо знать — интересные вещи рассказывает этот недомерок.
— Какие, Пауль? — в эсэсовских частях были товарищеские отношения между офицерами и солдатами, на «ты» и без армейского «герр». Отсутствие такого субординационного барьера делало ваффен СС, с одной стороны, необычайно стойкими, но с другой — вело к неоправданно большим потерям.
— Англичане разоружили всех французов, голландцев и бельгийцев, они полностью деморализованы поражениями. Тысяч десять солдат. Разогнали галлов по подвалам и поставили часовых. Британцев до пяти тысяч, командует бригадир Николсон — у него приказ оборонять город до крайности. Сюда и к Дюнкерку отходят британские дивизии для эвакуации.
— Пленного сейчас же отвезите в штаб панцер-дивизии. Там «Быстроходный Хайнц» крутится. Для него это будет хорошая новость!
Майер, как и все эсэсовские офицеры, недолюбливал армейских генералов. Они закоснели в мышлении и не понимали нового характера войны. Но не Гудериан — вот его в «лейб-штандарте» стали крепко уважать за прошедшие дни.
Напористый, быстрый и решительный — с ним одержаны победы. Недаром танкисты череп на петлицах носят — даже отчаянно храбрые эсэсовцы, у которых была та же эмблема на фуражках, завидовали им, клятвенно утверждая, что те носят «мертвую голову» по законному праву. А уже это одно о многом говорило.
«Фельзеннест»
«Я на этих морковкиных котлетках загнусь раньше срока. Твою мать, с этим вегетарианством. Ты смотри, что деется — весь мир кровью по макушку зальет, а мясо не ест!» — Андрея внутри трясло, но он держал себя в руках. Одно дело прочитать про быт Гитлера, и совсем другое — столкнуться с ним наяву, чтоб ему ни дна ни покрышки.
Он хотел жрать, именно жрать — слово «есть» не подходило. По его просьбе принесли обычный завтрак фюрера с поправкой на полевые условия. Да в студенческой столовой до такого непотребства не доходили, хоть и воровали повара знатно! А здесь порцию такую подали, что лупа нужна, на один зубок. Обрадовался поначалу, как же — котлетки, а через минуту вспомнил Лизу из «Двенадцати стульев», что, давясь, сквозь силу ела фальшивого зайца. И еще хотелось курить — жадно, взахлеб. Но то было его желание, ведь настоящий фюрер был некурящим.
«Все же хорошо, что я харей славно приложился. Сбылась мечта идиота — заехал самому Гитлеру в рожу. Вернее, по морде. То есть харей приложился. Тьфу ты, одна у него образина, а вариаций сколько. Теперь дня два у меня есть, а потом спалюсь, как „тигр“ под Прохоровкой. Этот гребаный фюрер в любую свободную минуту речи толкал да еще своим секретаршам по ночам видение мира излагал, насквозь кровожадное. Лучше бы трахал их, а не по ушам ездил. Да еще Ева Браун где-то ходит, припожалует вскоре. Она же его как облупленного знает! А если он на этой уродине мужской долг проявлял?! И как мне сие делать прикажете?!!! Нет, хана мне, расколют! Надо что-то срочно придумать!»
Андрей прилег на диван — он продолжал симулировать небольшое сотрясение, хотя чувствовал себя относительно хорошо. Но такое «болезненное» состояние позволило ему отдать категорический приказ — никто, ни под каким предлогом, не должен беспокоить фюрера, за исключением экстраординарных событий на фронте.
А так как Родионов знал, что в ближайшее время там для фашистских войск не будет неприятностей, то сутки-другие проволынить можно, а там, может, и рассосется, как беременность у гимназистки.
Но в глубине души он понимал, что не пронесет — бабы, а их Гитлера окружала целая прорва, от любовницы до секретарши и стенографисток, в столице их пруд пруди, твари наблюдательные и быстро выводы сделают, мнениями поделятся, пересуды женские — вещь постоянная и интернациональная, что немок взять, что наших.
«Хорошо, что я не в Берлине, рейхсканцелярии, а в ставке. Это я удачно пока кручусь. По крайней мере, тут народа меньше, все же ставка верховного главнокомандующего. Ох, и накомандую им, дайте только срок! Но нужно что-то начинать делать, а то заподозрят!»
Андрей заворочался от дурного предчувствия. В голове крутилась фраза из анекдота — «никогда Штирлиц так не был близок к провалу». И тут же помимо воли хихикнул, припомнив другой анекдот из этой же серии. Мюллер со Штирлицем сидели на берегу канала Шпрее на травке. Глава гестапо припомнил родные березки в Рязанщине, штандартенфюрер грустил о любимых белых ночах в Ленинграде. Так они и сидели, пока Мюллер не сказал: «А может, фюрер тоже наш человек?»
Родионов чуть не подавился смехом, но тут его осенило. Гитлер же в Первую мировую войну на Западном фронте рядовым солдатом воевал, и если он сейчас захочет к войскам выехать, никто не удивится.
«А так как поездка будет полевой, то лишний народец за мной не потянется, я их просто с хвоста срублю. Так-с! А ведь это выход! Надо немедленно рвать когти завтра утром. Вечером совещание как раз, поставлю перед генералами вопросы и свалю с рассветом. Решено, так и делаю».
Андрей приподнялся и сел на диване, отвалившись на спинку. Ему захотелось закурить до ломоты зубов. Чтобы отвлечься от назойливого желания, он посмотрел на приоткрытую дверь, за которой дежурил его главный адъютант, и громко произнес:
— Шмундт, Шмундт!
Кале
Генерал Гудериан напряженно всматривался в бинокль — картина развернувшегося сражения ему сильно не нравилась. В Кале второй час шел ожесточенный уличный бой между 10-й танковой дивизией и упрямым английским гарнизоном.
Нужно было решить вопрос по перегруппировке частей — вот только где взять подкреплений?! Под его началом три танковые дивизии и отдельный полк «Великая Германия» и два объекта для штурма — Булонь и Кале, а на Дюнкерк нужно наступать не менее чем двумя дивизиями.
