— Это что за холоп? Беглый? — Сартский брезгливо оглядел оборванца. — Гони его, Войтыла, а то он брехать будет потом налево и направо, о чем мы говорили тут…
— Не бойся, ясновельможный пан, — Войтыла насколько мог низко поклонился, схватившись за покалеченную шею, — Пшемишек из вольных, ученик и помощник мой. Пан разве не видит, что я и ходить-то теперь с трудом могу… А по хозяйству — так и помру с голода… Вот он и не оставил старика одного…
— Ладно, — Сартский милостиво махнул в сторону парня, — твое дело, Войтыла! Ты лучше дальше говори! Мне-то теперь чего делать? С Вертом как быть?
— А вот мы это сейчас и узнаем! — Колдун кивком подозвал парня. — Пшемишек, помоги, глянь-ка, как там кости легли!
Пшемишек, осторожно поддерживая Войтылу, довел его к тому месту, куда упали кости.
— Ну, так я вот что скажу: ничего страшного пока я не вижу! — Он с трудом наклонился, чтобы собрать кости. — Пшемишек! — Парень подал руку, помогая подняться.
— Твой Верт сам боится больше тебя, пан, не знает он ничего, ничейный он в нашем мире, как заяц-беляк, не поменявший шкуру весной, кажного куста да шороха сторожится! — Войтыла почесал лоб под кожаным шнурком, стягивающим косматую, пепельного цвета гриву волос. — Помогу я тебе, пане, но и ты в долгу не останься…
— Ты скажи спасибо, что я тебя не сжег, Войтыла! Торгуешься со мной еще! — Сартский схватил старика за грудки, тряхнул изо всех сил. У колдуна лязгнули зубы. — Если Верт меня убьет, то сюда придут монахи, и моя дыба тебе сказкой покажется!
Выдохнувшись, он отпустил Войтылу. Тот попятился, но не упал, поддерживаемый молчаливым Пшемишеком.
— Пан не понял меня, — колдун заговорил дрожащим голосом, — мне ничего не нужно, только когда сам что узнаешь о Верте, то и мне весточку отправляй. Вон, Пшемишеку разреши в Старице бывать, да больше мне ничего и не нужно!
— Ох, что-то ты темнишь, Войтыла, — покачал головой Сартский, — ох, темнишь! Говори как на духу, что задумал?
Войтыла помялся, помолчал и тихо заговорил:
— Пан Конрад, с голоду помру скоро! Смерды раньше по панской милости хоть хлебца да маслица приносили в благодарность за травы да настои, а сейчас…
Сартский усмехнулся:
— Если только так… А чего ты хотел? Волки в лесу хозяйничают! Почто не спрашиваешь, почему я, как смерд лядащий, неконный к тебе пожаловал? Кобылу мою волки, поди уж, доедают, а сам я еле ушел от них! — Он хотел потереть ушибленное плечо да не стал, не гоже господину перед рабом унижаться. — Погоди… Или это тоже твоих рук дело? Чего твой холоп так зыркает? Не нравится он мне, Войтыла! Пшел вон!
— Что ты, что ты! — Войтыла замахал здоровой рукой. — Иди, Пшемишек, иди! Волки, они твари неразумные, что с них взять! — Он просительно протянул: — Пан Конрад, облагодетельствуйте…
Сартский отстегнул кошель с пояса и кинул Войтыле под ноги:
— Вот! Хватит?
Колдун подобрал и спрятал за пазуху расшитый кожаный мешочек.
— Благодарствую, пан Конрад! — Он торопливо поклонился. — А командора, пан, сейчас лучше не трогать! Подождать, может, он и сам как на тонком льду или зыбуне плывучем себя и утопит! Все равно ему не удастся провести старого рыцаря, что отшельником живет, пан его знает, а глядишь, его орденцы и сами прикончат, как самозванца…
— Ты прав, — Сартский на мгновение задумался, словно что-то просчитывая, — про старика, что занозой все эти годы сидит, я и забыл! Тот-то его сразу раскусит, он ведь настоящего Верта почти с отрочества знал, и этому его обмануть не удастся… А если старик его примет? Ведь Верт, неважно — настоящий или самозванец, — сейчас для ордена единственная надежда?
— Так и я о том говорю! — Войтыла развел руками. — Не трогайте его сейчас! Нужно, наоборот, с ним помириться, признать прежние земли за орденом…
— Нет! — Сартский яростно топнул ногой. — Не бывать этому! Я никогда не отдам Ордену земли! Они мои!
— Пан разве ни разу зверя не приваживал? Пусть командор думает, что пан не хочет вражды с ним, и успокоится! — Войтыла потер руки. — Отдаритесь дорогим подарком… Цепь магистерская, что пан хранит у себя, — самый лучший дар! А я, — он захромал к землянке, — помогу пану…
Порылся в углу, раскидывая тряпье, спустя пару минут вернулся, держа в руке небольшой сверток.
— Вот! — Он протянул его Сартскому. — Это звездная руда! Пусть кузнец пана заклепает маленький кусочек в одно из звеньев цепи, а остаток верните мне — я буду тогда всегда знать, где Верт! Он же цепь будет постоянно носить? Так? И пан, закинув такую приманку, будет, словно в засаде, ждать подходящего момента!
Сартский опасливо взял маленький сверток, покрутил его в ладонях, словно примеряясь:
— А если не будет носить? Или старик-рыцарь заберет? Нет, колдун, ты мне еще и яд добрый дай! Но такой, чтобы наверняка… Я уж найду того, кто сможет подсыпать! — Он решительно рубанул ладонью. — А еще лучше — кинжал или болт арбалетный в спину… Уже не умерший, говоришь? — Он ощерился. — Будет умерший!
— Как пану угодно! — Войтыла поклонился, на этот раз не так низко. — Будет пану яд! Только я приготовлю его как раз к сроку, как пан привезет мне назад камень небесный!
Словно дожидаясь конца разговора, из леса раздалось конское ржание.
— А, — колдун оживился, — зря пан ругал Пшемишека! Он кобылку панскую нашел! Не тронули ее волки!
Сартский несказанно обрадовался этому: возвращаться одному в сумерках ему очень не хотелось.
— Приблизься, холоп! — Он кивнул Пшемишеку, и тот подошел. — Вот! — Он похлопал по поясу, но кошель уже был отдан Войтыле, а второго кошеля у него с собой не было. С раздражением взглянув на ожидающего парня, Сартский был вынужден снять с мизинца самый маленький серебряный перстень с аметистом. — Возьми за работу!
Пшемишек отвел глаза в сторону и чуть склонился в поклоне.
— Ну же! На! — Сартский протянул руку с перстнем для поцелуя.
Парень словно окаменел. Кряхтя и охая, Войтыла поспешил к Сартскому, грубо оттолкнул в сторону Пшемишека, выхватил перстень и облобызал руку:
— Деревенщина, пан Конрад! Не гневайтесь! Деревенщина!
Он, проявляя для своих ран и страданий удивительную резвость, доковылял до лошади и подвел ее к Сартскому:
— Вот, пан! Я подержу стремя!
Лошадь, увидев Пшемишека, взвилась на дыбы, опрокинув несчастного Войтылу. Парень поспешно скрылся за землянкой.
— Тише! Тише! — Сартский едва успел поймать за повод гнедую. — Чего ты испугалась, глупая? — Ноздри лошади трепетали, словно почуяли дикого зверя. — Войтыла! — Конрад взлетел в седло, с трудом удерживая поводьями разгоряченную кобылу. — Я и так узнаю, где Верт! — Он швырнул на землю под ноги старику завернутую в тряпицу руду. — Твоя ворожба годна только коров хворых лечить да девок присушивать! Сделай мне яд, и чтоб наверняка! Сроку тебе — седмица! Пусть твой холоп будет в Старице вовремя! — Он уже выкрикнул на скаку: — Иначе поплатишься…
