— Я льва увижу и сразу в клетку залезу, и железную дверцу за собой закрою — эта мохнатая тварь ни за что меня не съест, только свои зубы обломает. Ну а ты, путник, зачем рельсу несешь?
— А я льва увижу, так сразу же во все свои силы от него дёру даю. А как тяжело станет, я тут же сразу рельсу на песок бросаю — ни один лев не догонит, так легко мне бежать становится!
Он снова прыснул смешком и впервые увидел, как по-детски может смеяться старый рыцарь, закидывая назад голову, а на лице от жизнерадостного смеха исчезли на это очень короткое время все морщины.
— Я не смеялся уже почти двадцать лет, и этот смех есть доброе предзнаменование, брат-командор. Пока не вернулись эти юноши, я скажу тебе сразу — теперь по регламенту ордена Креста я в твоем полном распоряжении и готов выполнить любой твой приказ! Кроме одного — того, что противоречит принятому мной сану.
Тут священник серьезно посмотрел прямо в глаза Андрея и стал чеканить слова:
— Ты последний оставшийся командор — сейчас ты единственный «хранитель», а потому глава ордена Святого Креста. И на тебе теперь лежит вся ответственность. Ты должен будешь возродить наш рыцарский орден, чтоб он воспрянул, как феникс из пепла. А это тяжелая задача, ведь орден обескровлен и слаб, большинство польских панов и немецких баронов — наши лютые враги. Я буду помогать тебе по мере моих скромных сил и знаний. Можешь на меня полностью положиться.
— Почему ты так решил, брат? И как тебя зовут? Ты так и не назвал мне своего имени.
— Сейчас паства называет меня отец Павел. В миру звали меня Любомир, я из захваченного ныне басурманами славного Киева, что Куйябой стал. Я из полян. В детстве стал холопом, попал в Богемию, где взял в руки меч и беглым вступил в орден, ставший моим спасением. Через пятнадцать лет получил серебряный пояс оруженосца, «полубрата», как их называют. Вскоре на поле боя с уграми командор Ульрих фон Райхенау посвятил меня в рыцари, так я стал братом. У меня нет и никогда не будет детей, тем паче жены, да и родных, что остались на Днепре. Орден есть моя единственная семья и привязанность. Я не могу служить ему мечом, но рука может держать крест. Сейчас мне уже полных 62 года, следующей весной может быть на год больше. Вот только будет ли…
Священник на секунду замялся, глаза гневно сверкнули, а уголки рта собрались в кривой улыбке.
— Сюда придут со своим воинством паны Завойский и Сартский. Прости Господи им злодеяния, ибо они не ведают, что творят! — Отец Павел перекрестился. — Мы все тут погибнем! Неминуемо! А потому не стоит рисковать — ты должен немедленно уходить в Краков, там есть наш замок Замостье, и чехи — давние союзники ордена. А оттуда в Богемию или Моравию, где у нас есть пять замков. Там ты и все твои люди нужны до зарезу. Ты последняя надежда ордена…
— Погоди торопиться, брат Павел! — несколько невежливо перебил священника Андрей. — Куда и зачем мне уходить — это я сам решу. Хочу только получить от тебя честный и прямой ответ — только поэтому ты признал меня командором ордена?
— Ну и хватка у тебя, брат Андрей. Я рад, что в тебе не ошибся, — старый рыцарь улыбнулся, но его голос построжал, — не потому я признал тебя командором! Будь это так — сам убил бы!
Глаза старика загорелись нешуточным гневом, а у Андрея захолонуло сердце — такой дед убил бы сразу и не поморщился. Матерый вояка и до того, как красный плащ на сутану сменил, немало крови пролил.
— Грешно сомневаться в Божественном провидении. И не мне, скорбному, это делать! Ты воин и попал сюда с другого мира. Так?
— Так, — с этим трудно было спорить.
— Ты удивительно похож на командора Андреаса фон Верта, и обликом, словно близнец его, и жизнью, в которой красной нитью прошла война с неверными, как и у него! Орденскую наколку тебе сделал твой друг, воин. И нанес ее, как нашу, а не как принятую в твоем времени…
— Так он пьян был до изумления!
— Вот это и оно. — Священник назидательно помахал пальцем и непроизвольно шмыгнул носом, отчего Андрею показалось, что отец Павел в молодости был не дурак выпить. А тот, словно подтвердив промелькнувшую мысль, произнес:
— Если вино во зло, то пробуждает темные желания, что таятся в каждом из нас. Но если в добро, то человек творит во благо Господа нашего! Так и тот воин водил рукою своею, выполняя Его Предначертание. И так же, как я, тот воин искалечен в бою. Ты мне говорил, я запомнил.
— Ты прав, — после минутного размышления согласился Андрей, хотя ему такое предположение вначале показалось диким.
— А ты, прозябая без трудов ратных в сельце убогом, заново сам взялся речь германскую да ляшскую учить. Зачем тебе она там нужна, если иноплеменников днем с огнем не найдешь?! Что, просто так или…
— Или, — с трудом, но согласился Андрей, вспомнив, как терзался на пенсии и прозябал. И как мечтал вырваться! Допросился…
— И попав сюда, ты сразу встретил собственного сына, да-да, своего! Ты оплатил чужие, но свои счеты! Жаль только, что не прибил там Замосцкого — он еще нам много пакостей доставит. Что, просто так оглоблю схватил и стал ему ноги ломать, а не мозги вышибать?!
Андрей вздохнул — слишком много появилось совпадений. Как в той притче про упертого праведника во время потопа и посланные ему для спасения плот, лодку и корабль. А священник продолжал загибать пальцы, перейдя на левую руку.
— В трактире к тебе на помощь пришел орденец! Тебя нашел этот меч! Что, просто так он на пути попался? А может, ты к нему?! Еще перечислять или хватит таких «совпадений»?! И, наконец, есть пророчество святого Феофана — мне ли ему противиться?!
Старик чуть не сорвался в крик, покраснев и напирая широкой, отнюдь не дедовской грудью, тыкая пальцем — «Он меня за Фому неверующего держит, еще и морду мне набьет за упрямство!». От таких мыслей оторвало его знакомое слово, и Никитин сразу насторожился.
— А что это за пророчество? — Андрей был заинтригован, услышав это имя во второй раз.
— А вот этого тебе знать нельзя. Если пророчество про тебя, то оно исполнится по воле Господа, и тогда зачем тебе его знать? Если же нет, то тем более незачем разум и душу смущать, подгоняя откровение под свои действия?! Ведь так, брат-командор?
— Так, — выдавил из себя согласие Андрей, он не мог не признать резонность сказанных ему слов. Теперь для него все стало ясным.
ГЛАВА 6
— Отец Бонифаций!
Мягкий голос служки вывел папского нунция из дремоты, в которую он незаметно погрузился после тяжелого ночного бдения. Хотел поработать над бумагами, присланными из австрийского Лиенца, где находилась резиденция его святейшества папы Александра, да не смог устоять перед зовом уставшей плоти. Уснул, уткнувшись носом в бумаги.
— Прибыл купец Иоганн Нойман. Просит аудиенции.
— Нойман?! Зови немедленно!
Известие, желанное и столь нужное, взбодрило священника и окончательно прогнало остатки сна. Он даже потряс головой, словно собака, отряхивающая воду, придя от данной процедуры в должное состояние.
