Книга Самодержавный попаданец. Петр Освободитель, страница 17. Автор книги Герман Романов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Самодержавный попаданец. Петр Освободитель»

Cтраница 17

— Ух ты! Не ведал я, что такое есть. За морем покупают?

— Да нет. На Урале где-то нашли и место в тайне держат — мне о том Игнат сказывал.

— И правильно делают! А то прознают пруссаки или османы, хлопот потом не оберешься!

— Барабан крутить не надо, он сам после выстрела повернется. Механик Кулибин механизм хитрый сделал, сам взводится. Ничего сложного. Если сломается, то есть запасец деталей всяких, отремонтировать можно. Да и механикус толковый с бригом прибыл, с женкой своей, я их в крепости поселил, дом построил, все честь по чести. Винтовки поломанные исправляет. А гильзы мы сами заново снарядить можем. На каждую винтовку всего три десятка патронов отпущено, так что гильзы собирать нужно, чтоб ни одна не пропала. Дорогие весьма, стенки толстыми — вначале каждую отливали, а затем сверлили.

— Тогда проверим фузею сию. Куда стреляем?

— А вон, Гриша, валун у скалы видишь? Туда и стреляй. Пуля из камня искры выбьет, мы и увидим.

— Ты что, сдурел? До него сотен шесть шагов!

— А ты на чурку встань, ствол между бревен частокола в бойницу сунь и стреляй смело.

Григорий хмыкнул, встал на чурку, вставил ружье в щель и долго прицеливался. Выстрелы прогремели почти слитно. Старший брат тут же спрыгнул с чурбачка — лицо было несколько озадачено.

— Нет, за эту винтовку нельзя брать золотом по весу! Разорительно! Надо втройне брать — она того стоит. Ну, ничего, мы его много намыли, с царем по-царски расчет держать будем!

ДЕНЬ ВТОРОЙ
28 июня 1770 года

Гречиничи

Яркий, ослепительный свет ударил по глазам. Зажмурившись, Петр услышал непонятный нарастающий гул. Через мгновение он узнал голоса церковных колоколов. Сквозь переливы маленьких особенно выделялся большой набатный колокол. Его оглушающий звон отзывался в голове, заставляя вибрировать каждую клеточку тела. Колокола пели, растворяя его в себе, унося за собой. Закрыв глаза, он ощутил, что теплый душистый весенний ветерок, подхватив, влечет его вслед за этим колокольным маревом.

Над ним проплывало прозрачное голубоватое весеннее небо, подернутое чуть игривыми облачками, на мгновение скрывавшими начинающее набирать жизненную силу солнышко и уносившимися вдаль за горизонт.

Так же как и эти облачка, он легко парил над землей, всей душой вбирая в себя ее дыхание, прислушиваясь к шепоту дрожащих веточек берез с влажными, чуть распустившимися нежными листочками, узнавая себя в журчании прыгающих по камешкам ручейков, взмывая ввысь вслед за птичьими трелями, пропитываясь теплым паром не успевшей остыть пашни…

Родная земля, как нежная и любящая мать, ласкала его, даря ему свое тепло и силу. На мгновение Петр ощутил себя частью чего-то необъятного. Ощущение причастности к чему-то необъяснимо могучему и волнующему захлестнуло его. Острая потребность защитить и уберечь это нечто, сильное и безжалостное, как порыв ветра, с корнем выворачивающий вековые деревья, и в то же время хрупкое и ранимое, как ночная бабочка, как распускающийся бутон, затмила все его мысли и чувства.

Ему стало легко и спокойно от того, что он нашел наконец тот смысл, ту цель, которые он так долго, даже не осознавая для себя самого, искал. Словно кто-то невидимый стряхнул с его души всю накипь, переворошил всю начинку, укрепил стержень. Тот незримый стержень, на который нанизываются нравственные и моральные ценности души, поступки, мысли и устремления. И от того, насколько он крепок, а зачастую есть ли он вообще, зависит многое: и то, как человек проживет свою жизнь, и то, что он оставит после себя.

Внезапно колокола стихли. И тут Петр опомнился — он же видел уже этот огромный храм, прекрасный и белоснежный, на мгновение скрывший солнце, клонящееся к закату. Выглянув вновь, оно нестерпимо заискрило, заблистало на золоте куполов, поглотив в раскаленном золоте небо и землю.

— Так я уже видел все это, — пробормотал Петр. — Прошлый раз, во сне. И потом, когда «дедушка» во второй раз явился со своим Алексашкой. Они… Твою мать! Да вон они, только подумать стоило!

В сгущавшихся сумерках Петр увидел два силуэта, вышедших из темноты. Старые знакомые, только император без трости, а Меншиков идет не рядом, а чуточку отстав.

— Здравствуй, внук! Почто от меня прячешься? — У Петра Алексеевича хищно ощерились кошачьи усики, но голос был на удивление мягок. Но с обидой затаенной, видимой.

— Это он, уверяю тебя, мин херц, трости твоей опасается, — засмеялся Меншиков и подмигнул. «Счастья баловень безродный» был расфуфырен, как в прошлый раз, — в пышном завитом парике, в дорогой одежде, переливавшейся золотым шитьем и драгоценными камнями.

— Да ничего я не опасаюсь, — резанул Петр, и раздражение захлестнуло его. Надо же, стоило на секунду задремать, и вот они, не к ночи будь упомянуты. Сладкая парочка…

— Еще раз такое скажешь, в рыло от меня получишь, — Петр угрожающе прошипел Меншикову. Тот, к его удивлению, хотя был намного шире и выше на голову, отступил за своего благодетеля и повелителя.

— Моя кровь, Алексашка, — удовлетворенно буркнул Петр Алексеевич и подошел вплотную, рукой прикоснуться можно. Но Петр не стал этого делать — мало ли что, в опаске нужно быть.

— Я с турками мир позорный заключил, смотри и ты не обмишулься. Вояки они добрые. Но ты другой, не я… Есть в тебе что-то…

Гигант с неожиданной силой схватил Петра за плечи и прижал к своей груди. Так прижал, что дыхание сперло, а лбом он ударился в шитую серебряную звезду. От внезапного жара раскалившегося знака Петра передернуло, он попытался отшатнуться. Но куда там — император держал его за плечи стальной хваткой.

— Уййй! — он смог только прошипеть. Жар начал обжигать лицо нестерпимым пламенем — стало по-настоящему больно.

— Державу свою тебе вручаю, теперь могу спокойно спать…

Боль заполнила разум, он осознавал с трудом. Последние слова императора доносились уже сквозь туман, плотно окутавший Петра…

— Уййй!!! — Осознав себя уже наяву, Петр почувствовал, как болит лицо. Вскочил, разлепил глаза и через секунду хрипло рассмеялся. Матерясь вполголоса, он схватил с походной кровати край одеяла и стал вытирать им лицо. Ткань окрасилась, но не кровью, а горячим жиром мясного рагу.

— Надо же — сел за столик позавтракать и вырубился! А дедуля момент четко уловил и явился. По душам поговорили…

Петр усмехнулся, отбросил испачканное одеяло и взял салфетку, еще раз протерев лицо чуть влажной тканью. Радостно засмеялся, но тихо, не в голос, убедившись, что лицо почти не пострадало — хорошо, что не с пылу-жару казачки миску принесли, чуть остудили, а то картина получилась бы — у императора рожа красная и волдырями покрыта. Какие пересуды пошли бы сегодня по армии? И это перед генеральной баталией?!

— Нам такого и даром не надо! — пробормотал Петр и ухватил пальцами ложку. Он почувствовал острый голод, в желудке заурчало — десять часов в седле любого здоровяка умотают.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация