– Венгожево обойти с востока и следовать на линию Гижицко-Олецко. Внимание, ожидается сильное сопротивление. Возможный противник: два батальона мотопехоты, батальон танков, противотанковые средства.
Повернув на восток, обходя пылающее Венгожево, мы впервые попали под обстрел. Хоть и не прицельный, но крайне сильный. Хорошо еще, что издалека, и беспилотных корректировщиков у поляков не было. Так что досталось не нам, а польским беженцам, в панике бегущим из зоны боевых действий. На наших глазах польские снаряды раскромсали колонну из полутора десятков легковушек, нескольких микроавтобусов и тракторов с прицепами, забитых какими-то тюками. Просто – месиво, не меньше полусотни людей погибло сразу, более сотни – искалечено. Главное, что остановиться и оказать помощь группа не могла, просто не имела права. Это могло сорвать сроки предстоящей атаки и подставить под удар всю операцию. Как там в стишке:
Лошадь захромала, командир убит,
Конница разбита, армия бежит.
Враг вступает в город, пленных не щадя,
Потому что в кузнице не было гвоздя.
Громов связался по БИУС с бригадным начмедом майором Китайкиным и сообщил ему об увиденном, требуя выделить в будущем людей, транспорт и медикаменты для помощи пострадавшим от своего же огня полякам.
Поляки атаковали сами. Самоубийственно храбро, несмотря на то что тактическая группа имела более совершенную технику. Как знаменитые «крылатые гусары», каре прусской пехоты. Более разумным было бы рассредоточить бригаду в обороне и навязать нам классический оборонительный бой. Только командиру пятнадцатой механизированной бригады Wojska Lądowo генералу Комаровски, не иначе невыносимо было смотреть, как проклятые русские топчут его родную землю, и поэтому вся бригада, как на параде, пошла на тактическую группу в лобовую атаку. Без предварительной разведки и поддержки авиации.
Комбриг, когда получил данные о лобовой польской атаке, только и смог сказать:
– Вот, баран! Сам на убой лезет! Громову и Ромашову встретить на дистанции ТУРами!
Поставив две роты в качестве заслона катящейся польской лавине, третьей ротой и мотопехотой Громов собрался ударить во фланг. Равнинная местность позволила встретить поляков управляемыми ракетами на расстоянии четыре с половиной километров. Несколько польских ПТ-91 «Твярды» вспыхнули факелами, но остальные только прибавили скорость, стараясь сблизиться с нами на дистанцию, дающую их устаревшим орудиям ДТ-81 возможность огня прямой наводкой. Но тягаться с лобовой броней модернизированных «восьмидесятых» эти орудия не могли даже на расстоянии пятисот метров. Это была бойня. Батальон Громова БОПСами «Свинец-2» буквально расстрелял польскую бригаду. Не менее трех десятков «Твярдых» горело, остальные, закрываясь дымовой завесой, пытались отползти обратно. Приказ комбрига звучал недвусмысленно:
– Не отпускать! Преследовать и по возможности добить!
При преследовании и начались основные проблемы. Бронемашины с ПТУРами и спешенная польская пехота, засевшая в рощицах и в паре крепких хуторов. Три «Барса» тут же получили из РПГ в борта, только куски «Накидки» в стороны полетели. Что с ними, сообщат позже. Из-за русских танков выскочили БМП-3 и стали огнем из сдвоенных орудий зачищать мотопехоту противника весьма эффективно.
Затем танки и спешенная пехота медленно стали продвигаться вперед. Оживило неспешное продвижение появление «Гермеса», прошедшего над полем по вызову Зимина. Обнаружил две наспех замаскированные противотанковые засады из польских BWP-1 и свободный проход вдоль железнодорожной насыпи, мимо которой отходили польские «Твярды».
– С мотопехотой гренадеры Ромашова сами справятся, бригадная артиллерия им в помощь, а танковому батальону надо врага не отпускать.
На сей раз потери были. Атаковать вдоль насыпи, подставляя борта «Твярдым», – затея опасная, но необходимая. Добить «пшеков» сегодня надо обязательно, здесь комбриг прав. Сейчас время – дороже жизни. Шесть «Барсов», один за другим, сгорели на насыпи у этого проклятого городишки Гижицко. Но из «Твярдых» спастись удалось не больше трем-четырем машинам, нырнувших, словно крысы, в спасительную дымовую завесу.
Общий итог боя: девять машин в батальоне подбито, подробный рапорт будет только завтра утром.
Известно уже о гибели семи человек, в том числе взводного, старлея Григоренко из второй роты. Того самого, у которого жена Маринка была на последнем месяце беременности и до последнего момента не хотела эвакуироваться из-за боязни перелетов. Еле уговорили. Теперь вот ее муж, Сашка Григоренко, одним из первых отправится «двухсотым» в полевой морг. Потери опять же предварительные, но цифры будут только расти. На войне, как на войне.
Остатками отступающей в беспорядке польской бригады занялись «Аллигаторы» – это первая наша авиация, появившаяся сегодня.
Олецко взяли, в отличие от Гижицко, без всякого сопротивления. Обнаружили в городе три брошенных «маталыги» и две BWP. Едва Громов вылез из своего «восьмидесятого», чтобы встретиться с офицерами батальона, как в воздухе что-то зашелестело и раздался жуткий грохот.
Его отбросило назад, здорово приложив головой о навесной экран. Если бы не защитный шлем, то череп бы размозжило. Тряся головой, Громов встал сначала на четвереньки, затем, при помощи подбежавшего наводчика Курехина, поднялся на ноги.
Курехин что-то кричал, разевая рот, как рыба, но слышно ничего не было…
«Оглох, – подумал Громов, – в первый день войны!»
К ним подбежал начштаба Зимин и, расстегнув подбородочный ремень, стащил с него шлем. Громов затряс головой и, наконец, к своему облегчению, услышал звуки, которые стали складываться в привычную уже гамму боя.
– Ты нормально, командир? – спросил Зимин, тряся его за плечи.
– Будет все нормально, если ты перестанешь меня трясти, а Курехин перестанет лапать гвардии подполковника, как девку!
Курехин тут же отпустил его талию и вытянулся во фрунт, пожирая начальство преданным взором и являя ему слегка придурковатый внешний вид.
– Что это, б…ть, было? – спросил Громов у Зимина.
– Авианалет! Судя по всему, бомбы управляемые.
– Потери?
– У нас вроде нет. А вот гренадерам, судя по всему, досталось.
Тут гарнитура рации ожила, и голос комбрига сообщил:
– Ромашов и его начштаба убиты в ходе бомбежки!
Приехали… в первый же день. Эх… Димка-Димка! Зимин извлек откуда-то из-под «бронника» плоскую фляжку и, отвинтив крышку, протянул Громову.
– Комбат, помянем соседа… и наших ребят!
За пять дней до событий. Северный Кавказ
Пшеничный смотрел на землю, пролетающую под брюхом идущего на средней высоте «Ми-8МТВ5», и покачивал головой в такт ревущим в наушниках голландским трэшерам из «Legion of the Damned». Для Артема, родившегося в казачьей станице недалеко от Ставрополя, такое увлечение было необычным. Его сверстники слушали блатные песни про Магадан и Колыму в исполнении ныне покойного Миши Куба или братьев Нерадостных, дергались на колхозных дискотеках под хиты «Ноги врозь», но Артема от такой музыки мутило. Причем всерьез, доходило до физического отвращения. Виной тому двоюродный брат Олег, живший в Ставрополе и любивший «тяжелую» экстремальную музыку, к которой приучил и Артема… Бешеный ритм гитар, энергетика, ритм ударных, выносили начисто мозг и вносили свежую струю агрессии в душный провинциальный мирок.
