– Только началось! – зашептала Вэлла, наклонившись к уху Виктора так, что он чувствовал ее дыхание на своей щеке. – Смотрим, кто сегодня будет!
Передача действительно оказалась ближе к европейским традициям индустрии развлечений, чем к американским, и с первых секунд показалась Виктору синтезом «Голубого огонька» и «Кабачка 13 стульев». Студия была оформлена наподобие этакого авангардного кабаре со столиками и сценой; пока ведущий приветствовал зрителей, камера обходила зал и показывала сидящих.
– Лемешев, девочки, Лемешев будет! – восторженно взвизгнул женский голос в передних рядах. – И Канделаки, видите столик у колонны!
Смысл передачи, как объяснила Виктору в то же ухо Вэлла, состоял в том, чтобы «показывать звезд». Причем в число звезд попадали не только звезды эстрады и кино, но и другие знаменитости, национальные герои, интересные исторические персонажи, изобретатели, передовики производства, композиторы, поэты и так далее. Номера артистов чередовались с рассказами об интересных эпизодах жизни знаменитостей и юмористическими миниатюрами, которые разыгрывали «завсегдатаи» кабаре.
После Ружены Сикоры, например, выступил герой труда с БАМа, который рассказал, что вначале попал на стройку в качестве заключенного, потому что с малолетства по глупости был карманником. Тогда он думал, что жизнь кончена, но после отбывания срока встретил одну девушку, влюбился в нее, остался в качестве вольнонаемного, выучился работать на мостоукладчике и стал добиваться рекордной выработки. С девушкой они поженились, и поначалу он просил ее следить за ним, чтобы, если он вдруг по привычке вдруг машинально начнет лезть к кому-то в карман, била его по рукам; так он от воровства и отучился. «Помните, что всегда, из самой глубокой ямы, куда жизнь вас закинет, есть выход наверх, и можно подняться до уровня звезд…» После него Райкин разыграл миниатюру о чиновнике, который так пытался угодить начальству, что сам себя уволил. Потом Щукин спел «Неверность» на английском. Старейший авиатор Арцеулов рассказал, как он, еще до революции, выполнял первый в мире штопор, а затем попросил Лемешева исполнить «Пшеницу золотую». А еще дальше Тарапунька и Штепсель показали довольно язвительно трудности неорганизованных курортников в Крыму.
– Это Бахнов им написал! – прокомментировала Вэлла. – Слышали такого? Ну тот, что сочинил песню про студентов. «В свободную минуту Бог создал институты…»
«Бога нет», – машинально отметил про себя Виктор и тут же понял, что агитация на трамваях действует незаметно, но эффективно.
– А теперь, – улыбнулась во весь экран миловидная дикторша, – в преддверии Дня Советской Армии вспомним: кто же подарил нашим защитникам знаменитый во всем мире автомат АКМ?
«Калашников…»
– Коробов! Конечно же Герман Коробов! И сегодня он с нами на звездном вечере!..
«Все смешалось в доме Облонских, – растерянно подумал Виктор. – Как же мы теперь без Михаила Калашникова, это же наш бренд национальный, как Кольт для Америки. Хотя все закономерно – Великой Отечественной не было, танкист Калашников, изобретатель прибора для измерения моторесурса, не попал в войска, не был ранен под Брянском и не придумал своего первого автомата, который был тут же забракован. И еще надо было, чтобы эта первая неудача не остановила Калашникова и он стал думать над другим автоматом, который и покорил мир…»
Тем временем Коробов показал рыцарский меч, который ему прислал Хуго Шмайссер, с дарственной надписью: «Достойнейшему из соперников». В ответ Коробов пожелал, чтобы боевое оружие советских и германских конструкторов соперничало и одерживало победы только на стрельбищах и полигонах. Виктора это немного успокоило: меч от Шмайссера – это тоже не хухры-мухры. Автомат Коробова… пусть будет Коробова. Интересно, а что с Калашниковым? Такой талант ведь должен как-то пробиться.
– Дорогие друзья! Знакомый, наверное, каждому из нас композитор Оскар Фельцман и молодой поэт Андрей Вознесенский специально для нашей передачи написали песню «Первый лед», и сегодня мы ее впервые вам представляем!
Оркестр начал блюзовое вступление, и из-за одного из столиков поднялся Николай Никитский – тот самый, который пел про пчелу и бабочку в «Зимнем вечере в Гаграх». Покачивая рукой в такт мелодии, он забрался на эстраду и подошел к микрофону:
Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо…
У Никитского эта песня получалась какой-то трогательной и непосредственной, без дворовой приблатненности, надрыва; незамысловатая история почти детских чувств, первого обмана… Скорее, у него получился романс, чуть с оттенком жестокого, но пропитанный таким образным сопереживанием героине, что Виктор представил себе нарисованную в песне картину с яркостью видеоклипа – холод, замерзшие стекла в будке и лицо с большими, полными слез глазами.
«А разве Вознесенский написал не в пятьдесят девятом? Впрочем, более странно, что он написал точно так же. Сейчас бы еще для полного кайфа «Сиреневый туман». В исполнении Бунчикова…»
Но «Сиреневого тумана» так и не исполнили. Зато были очень хорошие степисты, Козин, который, «по присланным на телевидение многочисленным просьбам зрителей» спел под гитару «Дружбу», и, что опять удивило Виктора, были советские герлс, то есть балет из Московского мюзик-холла, с которым спел и станцевал Канделаки. Песенка была про почтальона, а герлс были в коротенькой форме почтовых работников.
Передачу закончил звонкий голосок Нины Дорды, исполнявшей финальную песню, в красном уголке зажгли свет и заторопились к выходу; какой-то парень выключил телевизор. Народ расходился. Вэлла потянула Виктора к окну в вестибюле.
– Еще минут пятнадцать до отбоя. Посидим? – Она вспорхнула на подоконник, вновь заложив ногу на ногу, стараясь с профессионализмом манекенщицы подчеркнуть достоинства халатика, застегнутого сверху донизу. «Мне такой же, но с перламутровыми пуговицами»
[4]
, – почему-то вспомнилась фраза. Виктор прислонился к стене.
– Я смотрю, у вас тут со снабжением одеждой неплохо.
– Кстати, это я сама шила. У нас в комнате машинка. Вам нравится?
– Великолепно.
– Вы находите? У нас многие сами шьют. Мода меняется очень быстро…
За окном холодало, и первые рамы затягивались перьями льда. Оказалась, что Вэлла из Клинцов, что в вуз пошла после техникума, учится на механико-технологическом («Станки-автоматы – это сейчас так прогрессивно!») и собирается после вуза попасть на Профинтерн и продвинуться в ОГТ.
– Ну все. Пора. – Вэлла на мгновение сложила губы бантиком. – Пока!
Она упорхнула. В вестибюле тоже начали гасить свет, оставляя только дежурный. Виктор вернулся в свою комнату; верхний свет был погашен – насколько он понимал, согласно распорядку, – однако на столах горели конторские настольные лампы с металлическими абажурами; его соседи готовились к занятиям. Виктор не стал мешать им разговорами, тихо расстелил постель и лег спать.
