Глава 29
Никто не уйдет обиженным
– …Мне бы плакать, а я радуюсь, как дура. Прямо как в детском фильме.
– Каком фильме?
– Где медведя в мальчика превратили.
– А, вспомнил. Играли Абдулов и Симонова.
– А у нас – Лановой и Самойлова.
– А у нас они играли в «Анне Каренине».
– Все смешалось в доме Облонских…
По стенам и потолку комнаты проползли квадратные пятна света от въехавшей во двор машины. Пока они ползли над кроватью, Зина вытянула руку, чтобы рассмотреть время. Тускло блеснули желтый корпус и браслет.
– Где ты такие нашел? У нас их еще нет. Даже в каталогах.
– В «Транзите». Только что привезли. Новая модель.
– Всю жизнь мечтала именно о таких. Никогда не буду теперь их снимать. Только когда моюсь.
– Как в «Мертвом сезоне»: «Никогда не снимайте этих часов».
– Ага. Я эту картину точно так же видела, как ты – «Трое в одной лодке».
– «Трое в лодке» я видел. Только с Мироновым, Ширвиндтом и…
– …И почему нельзя было их снимать? – Она повернулась к нему и мягко положила ладонь правой руки на его затылок, взъерошив волосы.
– Там в часах был передатчик. Это фильм про разведчиков.
– Понятно. «Блоха».
– «Жучок».
– Опять ты с этими терминами Ю-Эс-Эс… Нет, это что-то ненормальное. Ты уходишь от меня в ночь…
– Под утро.
– Какая разница? Уходишь навсегда, к другой, я должна чувствовать себя брошенной любовницей… а я вот счастлива оттого, что ты нашел семью. Свободна и счастлива, как птица в сверкающей вышине майского неба. Но так же не бывает?
– Ну почему! Может, ты просто слишком долго жила тем, что старалась заглушить прошлое работой, а сейчас вдруг поняла, что все ушло, и что ты можешь просто жить, и скоро весна… так, наверное?
– Не знаю… это не только состояние души, это какая-то физическая легкость и невесомость… что-то непонятное.
– Наверное, просто эндорфинов прибавилось.
– Чего-чего прибавилось? Я не знаю этого слова. Это что, наркотики?
– Ну их только в семидесятых откроют. Это такие вещества, которые вырабатывает сам организм, подкорковые ядра мозга.
– Ну-ну, рассказывай… – Зина придвинулась к нему, приподнявшись на локте левой руки, ее тело слегка, дразняще коснулось Виктора, и от точек касания по нему словно растекся электрический заряд.
– Они борются со стрессами, нормализуют давление и частоту дыхания, работу почек, пищеварительной системы… ускоряют заживление тканей, повышают сопротивление нагноениям…
– Рассказывай… рассказывай…
– Разные эндорфины вырабатываются при возбуждении разных рецепторов… ну, я не врач, я точно не помню, что-то там с синапсами… возможны синтетические аналоги для обезболивания, реабилитации людей после экстремальных ситуаций, лечения наркомании… в общем, это все, что я слышал. Да, были открыты при изучении китайской медицины, когда обнаружили, что лекарства, которые блокируют действия обезболивающих наркотиков, снижают эффект иглоукалывания… не знаю, правда, насколько это объясняет…
– Ты… ты… – Зина порывисто прижалась к нему, обняв обеими руками и шептала: – Миленький мой… Хороший… Радость моя… Ты не представляешь, что ты сказал… это целое направление… – Ученый и женщина сочетались в ней самым невероятным образом.
– Тогда еще одну инъекцию эндорфинов… если не боишься…
– Нет, не боюсь… мне нравится, когда ты делаешь такие инъекции… даже очень…
– …Ну как, готовы к переходу?
Было двадцать первое февраля, раннее утро, и площадь перед станцией Орджоникидзеград покрывали свежие мазки чистого, белого сухого снега; снег мелкой иглистой мукой вился в лучах фонарей, летел вдоль земли, подхваченный ветром, замирал застругами на сугробах, белым дымом сползал с крыш и колол щеки вместе с несильным февральским морозцем…
Еще вчера Виктору выдали его китайскую куртку, не обнаружив в ней ни бацилл, ни контактных ядов, вернули мобильник, паспорт и российские деньги, взамен забрав и оприходовав остаток местной валюты, документы, оружие, боеприпасы и остальные местные вещи – кроме часов для Зины. Сегодня он ждал увидеть на этой площади толпу ученых, машины, аппаратуру, прожекторы и еще бог знает какой антураж научно-фантастических фильмов, но площадь была пустынна, как белая скатерть, и вокруг никого не было видно, кроме майора Ковальчука.
– Видите колышек? По моему сигналу начинаете идти, так, чтобы на счет «пять» быть не далее одного метра.
– Понятно. И как это все действует?
– Понятия не имею. Ученые сказали, что есть точка перехода, она возникает случайно в пространстве и времени, но можно предсказать необходимую. Как настроение перед переходом?
– Нормальное… как-то не верится.
– Мне тоже, но посмотрим. А вы эффектно уходите – Нелинова с нашей помощью уже половину АМН подняла с постелей по поводу ваших эндорфинов. Еще не открыли, но уже наметили направления поиска возможных влияющих факторов – от акупунктуры до джаза, поставили вопрос о всесоюзной системе эндорфинной гигиены и планирования здорового общественного счастья…
– Что?
– Ну эти ваши эндорфины, помимо всего прочего, отвечают за ощущения радости и счастья. Вы же сами рассказывали. Так что можно регулировать ощущения счастья в обществе, так чтобы не было упаднических настроений, но не чересчур, конечно, а то так и смысл творчества и любви потеряется.
«М-да, дал в руки технологию. Как у Стругацких: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный». Вместо счастливого будущего – разумно счастливое настоящее. И самое главное, управляемое. Кому-то можно дать вечный кайф, кого-то сделать несчастным или вообще зачморить. И в чьих руках это завтра будет? И вообще, успеет ли даже такое счастье к людям или через час над Брянском повиснет атомный гриб?»
– Время! Приготовьтесь!
– Готов.
– Начинаю отсчет! Пять…
Виктор сделал первый шаг.
– Четыре… три…
Колышек приближался. Снег под ногами как-то предательски скрипел. Только бы льда не было – не хватало растянуться.
– Два…
Вот уже недалеко. Надо чуть шаг пошире.
– Один…
Рядом. И?
– Но…
Из-под ботинка брызнула вода и снеговая каша.
– Ч-черт, лужу как-то не заметил…
Впереди и слева от Виктора стоял серый квадрат силикатной пятиэтажки с продмагом на первом этаже. Каким милым он ему показался в этот момент!
Роковой вокзал стоял сзади на своем месте – перекрашенный и без звезды на шпиле. Виктор на всякий случай вошел в кассовый зал через другую дверь. Внутри все было, как и в его времени.
