– Терпи! – в ответ ему проорал дед Ириной. – Еще немного!
Но тут Сашка увидел, что меж ладоней колдунов вспыхнуло пламя и голосящему от боли, упавшему на колени Бормотуну удалось вырвать свои ладони из рук Веды и Ириноя. И тут же он услышал жесткий металлический шелест, как будто опускается защитная шторка, со стороны портала. Сашка вновь повернул голову и только и успел заметить, как схлопывается в точку «чертово окно». Верхнюю половину тела их пленника отрезало как гильотиной.
Дед Ириной отвесил стоящему на коленях Бормотуну увесистую затрещину:
– Ишь горячо ему…
– Дык… – Бормотун продемонстрировал поджарившиеся ладони. – До углей ведь… Гляди…
– А сколько раз тебе говорено: не водись с нечистым? Знать, опять нарушил? – И Ириной вновь огрел его по загривку.
Теперь только и оставалось, что осмотреть останки поверженного врага, которого так и не удалось сделать «языком». Судя по его торсу, он поистине был настоящим гигантом. Сашка со своими «метр девяносто» вряд ли дотягивал до его плеча. Кожа его имела землисто-серый оттенок и была покрыта черными волосками, росшими особенно густо на могучей груди. Карикатурно курносый широкий крупный нос и узкая, подтянутая к основанию носа верхняя губа создавали впечатление самого настоящего свиного рыла. Подбородка же у него не было совсем, и голова как-то сразу переходила в толстую короткую шею, а та, в свою очередь, столь же незаметно – в плечи. Но, несмотря на всю свою несимпатичность, это, несомненно, был человек. Хотя, точнее сказать, – существо, обладающее интеллектом.
Веда присела на корточки рядом с большущей башкой и, как бы лаская, принялась гладить по пышной, кучерявой шевелюре. Она отвела в стороны прядки на макушке, и все увидели маленькие, острые рожки.
– Ч-черт… – одновременно, разом выдохнули люди, собравшиеся вокруг трупа.
Но это было еще не все. Труп вдруг начал усыхать, прямо на глазах превращаясь в мумию. Мумия же осыпалась серым песком, тут же растекшимся черной жидкостью. Но и жидкость не была последней стадией этого молниеносного распада. Над черной лужей появился дымок, устремившийся ввысь, и она стала быстро уменьшаться в размерах.
– Ч-чур меня, ч-чур, н-нечистая… – заикаясь, произнес Бормотун и принялся быстро креститься обгоревшей рукой.
– Вот видишь, что ты наделал, пог-га-нец! – Дед Ириной смачно плюнул в черную лужу и от всей души закатил своему младшему коллеге еще одну оплеуху.
V
Вельяминовский отряд пришел в Кафу на день раньше назначенного срока. К Сашкиному удивлению, ни ордынских войск, ни дружин подвластных Дмитрию князей ни в городе, ни за городом не было. Не было даже встречающих, высылаемых обычно заранее к назначенному месту сбора войск. Сашка даже подумал – уж не стал ли он жертвой чьего-то то ли злоумышления, то ли неумного розыгрыша. Тем более что в пути им не попалось ни одной дружины, идущей к месту сбора, в Кафу. Ни они никого не нагнали, ни их никто не опередил.
Хотя вся городская гавань была забита грузовыми кораблями, ожидающими погрузки ордынского войска, отправляющегося на штурм Еросалима
[7]
. О грядущем походе царя Тохтамыша в городе знали, кажется, все, даже бродячие псы, во множестве отирающиеся у мясных лавок. Этим событием, можно сказать, жил весь город, только о нем и судачили в каждой таверне и на каждом углу. Крупные воротилы уже получили аванс за фрахт своих судов и рассчитывали также нажиться и на посредничестве при найме генуэзских галеасов и коггов, пригнанных сюда, в Кафу, в надежде заработать на перевозке войска. А на воротил завязаны сотни и тысячи семей, кормящихся от их большого дела. И они, естественно, тоже надеялись разжиться на грядущей войне. Дельцы помельче наполнили город товарами со всего света, так что Кафа стала напоминать какой-нибудь World Expo из двадцатого века. Особенно постарались торговцы оружием. Их лавки и магазины так были набиты всевозможным вооружением, что оно, не вмещаясь, уже выпирало наружу, на улицу, загромождая собою узкие тротуары. Теперь и перед лавками оружейников, как перед лавками зеленщиков и торговцев фруктами, стояли на тротуарах выносные прилавки, заваленные всевозможными видами наступательного и оборонительного вооружения. Расчет делался на то, что ни один мужчина, а тем более профессиональный воин, не способен равнодушно пройти мимо таких роскошных развалов. А уж среди ста тысяч военных наверняка найдется немалое количество состоятельных людей, возжелающих, глядя на такое богатство выбора, приобрести себе что-нибудь нужное (или ненужное, но милое глазу и сердцу). С нетерпением ждали войско и владельцы всевозможных таверн, тратторий, кабаков и прочих забегаловок и питейных заведений. Даже простые рыбаки солили и вялили рыбу впрок в надежде на сто тысяч прожорливых глоток. А уж о профессиональных жрицах любви и говорить нечего. Сашке с Адашем во время недолгой прогулки по городу пришлось отбиваться от назойливых представительниц всех человеческих рас, пожалуй, даже чаще, чем от оружейников, сразу же опознавших в двух вооруженных всадниках своих потенциальных клиентов.
Как бы то ни было, но Сашка убедился лично, что царское войско должно прибыть в Кафу со дня на день, о чем столь ярко свидетельствовала ситуация в городе. Отсутствие же квартирьеров
[8]
он смог объяснить себе только одним – всеобщим бардаком и неразберихой, царившими, по-видимому, в ордынском войске. Об этом же свидетельствовало и отсутствие элементарной осторожности и предусмотрительности. Войско не выступило еще в поход, а о предстоящей войне знают уже все, даже самые ленивые. Что уж там говорить о противнике… Когда Сашка рассказал Безуглому о ситуации в городе, тот лишь неодобрительно головой покачал. При такой постановке дела противнику и разведка не понадобится. Всю необходимую информацию сороки-сплетницы на хвосте принесут.
После короткого обмена мнениями в город было решено не входить, а встать лагерем верстах в двух от него, у ближайшего колодца. Первые два дня ожидания прошли впустую – никаких признаков приближающегося войска. Безуглый каждый день надолго уезжал в город, чтобы, как он выразился, понюхать, чем дышит Кафа. Сашка же дисциплинированно ждал прибытия великого князя, безуспешно пытаясь спрятаться от жары под пологом походного шатра. На третьи сутки его терпение лопнуло.
– Да пошел он!.. – ни с того ни с сего злобно выпалил Сашка, глядя вверх.
Он лежал в шатре, на циновке, заложив руки за голову и закинув ногу на ногу.
– Кто, государь? – сонно пробормотал Адаш, дремавший у противоположной стены шатра.
