От Кафы на Кале вела неширокая, но добротная дорога, петляющая меж невысоких гор и возвышенностей. На закате встали на ночевку, чтобы с рассветом продолжить путь. По словам Адаша до Кале уже было недалеко.
Едва небесное светило явило миру свой румяный лик и бросило первый луч на грешную землю, как путники уже были на ногах. Еще через полтора часа дороги, пройденной неспешной рысью, перед ними во всей красе предстал Кале, вознесший свои стены на двухсотметровую скалу. А окрест этой скалы простирался на многие сотни метров чудесный фруктовый сад.
– Вот он, Кале, – указал рукой Адаш. – Вон там ущелье Марии, а там – Успенский монастырь. В город будем заезжать?
– А на кой он нам сдался? – отмахнулся Сашка. – Поехали сразу к могиле. Кладбище в ущелье? – Адаш утвердительно кивнул. – Вот туда и поедем.
Кладбище, начинавшееся прямо у узкой дороги, тянущейся параллельно ручью, струящемуся по дну ущелья, карабкалось наверх, упираясь в отвесную стену. Адаш с Сашкой, оставили лошадей под присмотром казака, тут же принявшегося лакомиться черешней и абрикосами, и направились вверх по склону по тропинке, протоптанной множеством ног меж каменных надгробий, стел и небольших мавзолеев. Тропинка привела их к уходящей вертикально вверх стене. Прямо перед ними в стене было вырублено прямоугольное отверстие высотой в две трети человеческого роста, заслоненное большим плоским камнем более чем наполовину.
– Вот, – сказал Адаш. – Могила Богородицы.
«Матерь Божья, – взмолился Сашка, – Владычица, Заступница, сделай так, чтобы я поскорей встретился со своей возлюбленной Ольгой. Пусть эта война продлится месяц, ну два… Нет, два много. Да и при чем здесь война? Плевать мне на эту войну! Сделай так, чтобы освободился я как можно раньше. Ведь еще месяц уйдет на дорогу. Короче говоря, Владычица, чтобы максимум через два месяца встретился я вновь со своей Ольгой и уж не расставался с ней до самой смерти!» Основная просьба была им сформулирована, а дальше от усердия последовали многочисленные повторы, становящиеся раз от разу все менее внятными и вразумительными, но тем не менее прекрасно передающими главный порыв Сашкиной души – любить и быть любимым.
Только уже отмолившись и многократно повторив заветную просьбу, Сашка обратил внимание на то, что камень, долженствующий закрывать вход в погребальную пещеру, сдвинут в сторону так, что туда может протиснуться не очень крупный человек.
– Эй, Адаш, – с легким испугом в голосе спросил он, – а почему пещера не закрыта? А?
– Ох… – с деланым возмущением громко вздохнул старый вояка. – Как звали твоего учителя-монаха? Лодырь он и неуч.
– Да будет тебе, – уже улыбаясь, ответил Сашка. По реакции Адаша он понял, что опять совершил какую-то промашку. – Это не он, а я – лодырь и неуч.
– Богородица-то после смерти вознеслась на небо. К сыну своему.
– А-а… Точно. Как это я не сообразил. – Сашка в легком смущении почесал затылок. – Ладно. А ты загадал желание?
– Нет. У меня уже вроде все есть. Разве что… Чтоб Куница сыночка родила, да дочь чтоб удачно замуж выдать…
– Ну вот. А говоришь: нечего желать. Загадывай быстрей, да двинем в обратный путь. Дорога все-таки не близкая.
– В обратный путь ты, Тимофей Васильевич, погоди. Нам в монастырь заехать надо – там еще помолиться и желание загадать. Видишь ли, случилось это лет двести назад, а память людская – штука не очень надежная. Если ты спросишь у жителя Мариамполя: «Где могила Богородицы?» – он тебе укажет на эту пещеру, а если спросишь у местного монаха, то он тебе ответит, что их монастырь на месте той самой пещеры и находится.
– За чем дело стало? Повторим и в монастыре, – легкомысленно согласился Сашка.
Успенский монастырь представлял собой анфиладу залов и келий, вырубленных в скале. К входу в него вели вырезанные в камне лестницы. Сначала довольно-таки широкие ступени привели на обширную горизонтальную площадку. А с площадки наверх, непосредственно к входу, поднималась лестница, такая узкая, что на одной ступени с трудом помещались два взрослых человека.
Сашка и Адаш чинно преодолели первую лестницу, немного постояли на площадке, обозревая с нее окрестности, а потом гуськом, друг за дружкой двинулись вверх по второй, карабкающейся на десятиметровую высоту. Они уже миновали половину пути, когда легкая осыпь мелких, почти невесомых камешков заставила Сашку насторожиться. Мгновенно, даже не успев еще осознать, зачем он это делает, великий воевода вжался в стену и, выбросив руку в сторону Адаша, успел сдвинуть к стене и его. Увесистый обломок скалы рухнул рядом с ними, едва не чиркнув по выдающемуся вперед животу Адаша. От удара о ступени камень раскололся на несколько кусков, полетевших вниз, на первый пролет лестницы.
– Матерь Божья! Спаси и сохрани! – воскликнул Адаш.
Сашка проводил глазами обломки камня, смерти от которого они только что чудом избежали, потом, осторожно оторвавшись от стены, глянул вверх. Ничего внушающего опасения он там не увидел; только чистое голубое небо и рваный, ребристый край скалы в вышине. Как бы то ни было, но остаток лестницы они преодолели бегом, в несколько прыжков, и юркнули внутрь пещерного храма.
В храме шла служба. Церковный хор из монахов вдохновенно басил: «Аллилуйя, аллилуйя…» Основную массу прихожан составляли также монахи, чернорясной плотиной перегородившие храм-пещеру; миряне – то ли паломники, то ли местные жители – тоже присутствовали на службе. Адаш и Сашка, зажегши свечи и приложившись к образу Богородицы, помолились, повторив свои просьбы и заветные желания, после чего, стараясь никому не мешать и не привлекать к себе особого внимания, неспешно ретировались ко входу в пещеру. В узком проходе они столкнулись с входящим в храм пожилым седобородым монахом. Склонив перед ним голову, Адаш попросил:
– Благослови, святой отец, многогрешных воинов.
Тот остановился, осенив крестом Сашку и Адаша.
– Благослови вас Господь…
– А что, святой отец, – с самым невинным видом поинтересовался Адаш, – у вас тут камни сверху часто падают? Нас сейчас едва насмерть не зашибло.
– Бывает, – равнодушно ответил монах. – Горы…
Спустились вниз уже без приключений. Без приключений проехали и большую часть пути назад, в Кафу. Но Сашка, так и не поверивший в случайность утреннего происшествия, постоянно был начеку, ожидая какой-нибудь пакости. Пару раз им встретились небольшие обозы, идущие из Кафы в Кале, а все остальное время дорога была пустынна. Ярко светило солнце, беззаботно пели птицы, и если кто-то и попадал в поле зрения путников, так это горные бараны, равнодушно взирающие со скал на проезжающих. Казак по имени Рахман, едущий в голове их маленькой колонны, то и дело норовил пустить стрелу каждый раз, когда на их пути встречался очередной потенциальный охотничий трофей. Но Адаш каждый раз удерживал его. Попасть в барана не проблема, но где гарантия, что он после этого свалится вниз? А карабкаться за ним на верхотуру – себе дороже. Да и везти его до лагеря – еще бог знает сколько. Порешили: по пути не задерживаться, а уж перед самым лагерем отвести душу – поохотиться на непуганых баранов.
