Александр Васильевич вернулся на мостик. Мичман исчез, место вахтенного офицера занял боцман, за штурвалом – матрос второй статьи.
– Где командир?
– Так что отметить они изволили, ваше высокоблагородие, – несколько злорадно отрапортовал боцман. – Повод знатный. Отдыхают.
– Ну и хрен на него, – негромко ругнулся Колчак, приблизился к переговорным трубам и прокричал, чтобы услышали по всему кораблю: – Братцы! Моряки России! Сегодня впервые на нашем флоте аэроплан спустился на движущееся судно и взлетел с него. Благодарю за службу!
Затурканные и озлобленные матросы, годами не слышавшие доброго слова, толком не помнили уставной ответ. Из труб донеслось «ура» и неразборчивое «…вашвысобродь».
У самых причальных бочек боцман неловко обратился:
– Господина мичмана, как обычно, ваше высокоблагородие?
– Что, обычно?
– Домой. Они завсегда с корабля сами сходить не могут.
– Вам самим не противно? Вы – моряк Русского императорского флота, защитник отечества, а вместо службы ищете извозчика, чтобы отвезти домой пьяную рвань.
– Складно говорите, ваше высокоблагородие. Красиво. Да только куда нам? Здесь кругом так. Слово пытались замолвить начальнику миноносного отряда, у него один сказ – обращайтесь к своему командиру. А тот, кроме стакана, ничего знать не хочет. Вот и говорят агитаторы – пока народ не возьмет власть на флоте, порядку не будет.
Боцман смотрел открыто, но не нагловато, а грустно, словно с пониманием, что в дыру хуже, чем №273, его не сошлют.
– Не буду обещать того, чего не могу. А и оставлять так негоже. На берегу сдаем мичмана патрулю, я пишу рапорт на имя начальника Морского штаба. – Уловив изумление в глазах боцмана и рулевого, Колчак снизошел до объяснения: – Я не подчиняюсь Эбергарду, потому и рапортовать ему не обязан. Скрывать от Адмиралтейства, какое здесь болото творится, не имею права.
– Спишут на берег нашего убогого, – заметил матрос, а капитан первого ранга вздрогнул от того, как величает экипаж своего командира перед старшим по званию. – Нового пришлют, не лучше. Ваше высокоблагородие, на эсминце два офицера положено.
И как к этому отнестись?
Не мое это дело – плетью обуха не перешибу! Так сказал осторожный внутренний голос, воспитанный в морали строгого подчинения в адмиралтейских коридорах. Здесь куча адмиралов, над ними штаб и Морской министр. Наведение порядка на Южном флоте – их обязанность.
Если ничего не сделаешь, ты – подлец, хладнокровно возразила совесть.
– Братцы, есть одна мысль. Только не подведите. На показ взлетов-спусков на барже ожидаю большое начальство из Санкт-Петербурга. Им заявить могу, что для буксировки мне только №273 подойдет. И обязательно та же команда. Привыкли, притерлись, мол. Но чур, этот музей должен блестеть, что с завода. Уяснили?
Матрос глянул на боцмана, который, похоже, имел уважение на лоханке.
– Так точно, сделаем, ваше высокоблагородие. Шепните нам за двое суток. – Он вытер мазок грязи с ладони и пояснил: – Раньше никак. Нас весь Севастополь поднимет на смех, коль мы шаланду без повода драить начнем.
– Как тебя звать-то?
– Василий Шмидт, ваше высокоблагородие.
– Уж не Петрович ли?
– Так точно.
– Сын лейтенанта Шмидта?!
– Обижаете, ваше высокоблагородие. Как в Севастополе – так его сын.
Моряк улыбнулся щербатой улыбкой, украшенной отсутствием части зубов. То ли рукоприкладство, то ли внутренние дела команды. Колчак решил столь глубоко не копать.
Глава шестая
В прежние времена императорское семейство предпочитало лично командовать флотом. Больше полувека генерал-адмиралами были ближайшие родственники царя. Не то чтобы гениальные полководцы или административные таланты, но все же. К 1914 году количество великих князей разрослось до неприличия, основательно нагружая казну своим содержанием, а флотом руководил обычный адмирал. Тоже не из мещанского сословия, но не царских кровей. И на высоких армейских постах Романовых осталось не слишком много.
На фоне этого удаленный от Петербургского кормила власти и неизбалованный Севастополь встречал Александра Михайловича с торжественностью, достойной высочайшего визита. Главное, теперь с телеграммы о выезде гостей из столицы и до их прибытия проходит лишь двое суток – столько надо «Илье Муромцу», чтобы долететь до Крыма с промежуточным спуском в Москве.
На торжественные смотрины Черноморского детища Эбергард выкатил крейсер в сопровождении новейших эсминцев, из кожи вон выпрыгивая, дабы показать свою роль в техническом росте флота. Жаль не было рядом Арцеулова, не только летчика, но и известного художника. Он запечатлел бы непередаваемую мину адмирала, когда тот услышал, что для опытов потребна исключительно лохань №273 и ее экипаж с боцманом Шмидтом во главе. «Муромец» с великим князем на подлете, на древнем миноносце не успеть и палубу протереть…
Редкие комиссии из Санкт-Петербурга обычно посещают линейные броненосцы, где хорошо накормленные по такому случаю матросы выстраиваются на выдраенном баке, дрессированно хором орут положенное и тем самым показывают молодцеватость и преданность флоту. Вглубь трюмов и тем более в малые корабли лазить считается некомильфо.
Прямо перед посещением великого князя с поезда сошли капитан-лейтенанты и кавторанги из питерского Адмиралтейства, прочитавшие донесение (или донос?) Колчака, потому совсем не ленящиеся проникнуть в те самые неприглядные места. А для командующего флотом наступили тревожные дни.
Началось с недоуменного выражения на лице Его Императорского Высочества, а также генералов и адмиралов свиты, когда они узрели, какое убожество отряжено для буксировки баржи. Александр Михайлович заявил, что коли опыт удачен на этом, извините, приборе, то тем паче удастся с новым кораблем. Князь бесстрашно ступил на палубу миноносца, надраенную от души. Но никакой чисткой и подкраской старую ворону не превратить в молодого сокола.
В море вышла странная эскадра. Новейшие корабли окружили древнюю баржу и буксир.
В этот раз первым летел Арцеулов. Он поднялся с поля авиашколы, описал круг над кораблями и аккуратно застыл в центре палубы, воткнувшись в мешки.
– Так уверенно получается, Александр Владимирович. Аж у самого руки чешутся попробовать.
– Простите – рано, Ваше Императорское Высочество. У меня список рекламаций да улучшений на три листа.
– Вот как? Несите сюда, удивите.
Колчак обернулся. Неполный экипаж при деле, послать некого. Он торопливо кинулся по трапику к единственной каюте, которую раньше занимал пьяница-мичман. У каюты ошивался матрос, стоявший рулевым в прошлый поход, а дверь оказалась запертой.
– Виноват, вашвысокбродь… Так что там боцманат заперт.
