К семи часам вечера Питер как будто вымер. Тридцать тысяч самых преданных и удачливых болельщиков заполнили стадион «Петровский», а остальные либо смотрели игру против эстонской сборной в спортивных барах, либо просто сидели дома у телевизоров. А на футбольном поле пока было все спокойно. Ушедшие в глухую защиту эстонцы неторопливо катали мяч на своей половине поля, пытаясь как можно позже пропустить мяч от россиян. Лишь полузащитники сборной Эстонии Александр Дмитриев и Сергей Терехов передвигались по полю значительно быстрее своих товарищей по команде, но мяча почему-то не получали. Более того, при каждом удобном случае игроки в сине-черно-белой форме предпочитали выбить мяч подальше, желательно за пределы поля. Так продолжалось почти до конца первого тайма. А потом, когда часы на табло стадиона показывали семь часов сорок минут, Владимир Быстров отобрал мяч у замешкавшегося эстонского стоппера, набрал скорость, проскочил в штрафную площадку и сделал великолепную передачу на набегавшего слева Аршавина. Тот легким движением протолкнул мяч вперед, сделал шаг и резко ударил. Мяч затрепыхался в сетке эстонских ворот, и Андрей начал свой знаменитый победный забег с пальцем, приложенным к губам…
Трибуны как будто обвалились. В фанатских секторах загорелись тайком пронесенные на стадион файеры, заревели дудки, барабанный бой и звуки трещоток дополняли крики болельщиков российской сборной. И в этот момент торжества россиян полторы сотни бойцов отряда «Память „Эрны“», сидевшие кучками в 16-м секторе, встали, построились в боевой порядок и плотной группой пошли на не ожидавшую ничего подобного жиденькую цепь милиционеров. В одну минуту она была смята, и эстонцы стали перелезать через барьеры, отделявшие их от 15-го сектора «Невского фронта». Увлеченные отмечанием забитого гола, питерцы заметили опасность слишком поздно, когда первые болельщики, сидевшие ближе всего к противнику, стали один за другим падать под нокаутирующими ударами боксеров, которые составляли авангард «Эрны». Отряд северных соседей шел почти классической «свиньей»: самые сильные и крепкие бойцы были на острие и по краям клина, врезавшегося в «невских», а те, кто был послабее, толпились в середине. У эстонской «свиньи», в отличие от практиковавшейся псами-рыцарями, даже были своего рода «уши»: справа и слева от «рыла» шли по паре почти двухметровых блондинов, — они били кулаками, как молотами.
Лишь в центре сектора свинячье движение, которое, казалось, невозможно остановить, несколько замедлилось. Перегруппировавшиеся «невские», чувствуя, что проигрывают профессионалам в драке голыми руками, стали отрывать пластиковые сиденья и использовать их одновременно как щиты и как ударное оружие. Через их головы в толпу эстонцев полетели сиденья и сверху. Опомнившиеся сотрудники милиции, постепенно приходившие в себя после нокаутов и нокдаунов, тоже сгруппировались и взялись за дубинки с явным намерением напасть на «свинью» с тыла. А из-под трибун уже выбегали омоновцы в камуфляже, бронежилетах и с металлическими щитами. Не разобравшиеся в сути происходящего радикальные болельщики из соседнего 14-го сектора стали забрасывать сиденьями и их. Сдвинув щиты, бойцы спецподразделений медленно пошли к центру драки.
В это время прозвучала короткая команда по-эстонски, и парни в черных куртках стали организованно отходить к выходу в подтрибунные помещения. Сначала там скрылась средняя часть «свиньи», а потом постепенно стали отходить преследуемые «невскими» основные бойцы. Казалось бы, их вот-вот сметут и затопчут (численно аборигены превосходили «Эрну» раз в десять). Но тут случилось непредвиденное: ОМОН наконец добрался до дерущихся и врезался в толпу россиян, рассеяв ее буквально за несколько минут. Воспользовавшись этим, эстонцы «всосались» в подтрибунное пространство и побежали к выходу. За ними ринулась часть «невских», но преимущество во времени, имевшееся у эстонцев, не позволяло им войти в непосредственный боевой контакт.
План, разработанный руководством отряда имени Альфонса Ребене, был почти безупречен, но почему-то не учитывал того, что стадион «Петровский» расположен на одноименном острове. При первом же сообщении о массовых беспорядках милиция перекрыла мосты через Ждановку и Малую Неву, равно как и другие возможные пути отхода. Атаковать стражей порядка в полной боевой экипировке бойцы «Эрны» не решились и стали рассредоточиваться по территории стадиона. Но тут со стороны 12–15-го секторов повалила пробившая милицейский заслон толпа «невских» и примкнувших к ним фанатов из других групп. Эстонцев отлавливали и, несмотря на отчаянное сопротивление, избивали. Наконец их оттеснили к реке Ждановке, и парни в черных куртках и джинсах стали прыгать в воду, чтобы переплыть на другой берег. Но там их уже встречала милиция и прорвавшиеся через кордоны фанаты из «Невского фронта». Кого-то из гостей Северной столицы грузили в милицейские автобусы, других увозила «скорая».
Мы с Шуриком ехали на арендованном «мерседесе» по Большому проспекту Петроградской стороны, направляясь ужинать, и слушали по «Маяку» рассказ Геннадия Орлова о происходящем на стадионе. Вдруг глазам нашим предстала следующая картина: молодой белобрысый парень в эстонском шарфе и с окровавленным лицом, чуть припадая на левую ногу, но еще довольно быстро несся вдоль проезжей части. За ним бежала толпа молодых ребят, человек пятнадцать-двадцать. Шурик вопросительно взглянул на меня: «Возьмем гада? Убьют ведь…» Я согласно кивнул. Мы притормозили, я опустил стекло и крикнул: «Садись!» Шурик в это время разблокировал двери, и побитый боец «Эрны» буквально упал на заднее сиденье. Тут же в багажник машины угодил здоровенный булыжник, так что мы не стали испытывать судьбу и рванули с места, доказав в очередной раз превосходство автомобильного транспорта перед гужевым, не говоря уж о пешеходах.
— Спассиипо! Фы мне очень помокли, — с неподражаемым эстонским акцентом сказал чуть повеселевший блондин. — Я фас снаю, фы Трахттеннперк. А я Тыну. Тыну Вилль из Вильянди. Я тут полел са наших, но неутачно. Мы потрались хорошо, но фаших мноко было. Спассиипо фам!
— Ты давай-ка кровь с лица вытри, а то выглядишь как-то не по-шенгенски.
Сказав это, я дал поверженному противнику упаковку салфеток. Через пару минут он смотрелся уже гораздо лучше, и раны оказались не столь уж и страшными — так, небольшой порез на скуле, синяк под глазом и разбитая бровь.
При более тщательном осмотре потерпевшего от моего внимания не ускользнула маленькая сережка в виде свастики, красовавшаяся в левом ухе у Тыну.
— А это еще что за гадость? Вытащи и выброси немедленно, а то обратно тебя отвезем!
Эстонец объяснил, что маленькая фашистская сережка — это отличительный знак «Памяти „Эрны“», который надевается во время той или иной акции. Но поскольку ему явно не хотелось общаться с представителями «Невского фронта», он охотно вытащил ее из уха и сунул в карман.
— Вот теперь ты на человека становишься похож. А то свастики всякие, так ведь и до настоящего фашизма недалеко…
— Этто не софсем так. Мы за национальное самососнание и восстановление исторической памяти. И мы не протиф фсех русских, только радикальных и тех, кто хочет поработить нашу Эстонию.
— А кто вас поработить-то хочет? Уж очень мне интересно…
