– Он наделил тебя правом применять оружие. Он приказал тебе бросить меч, но не воспользовался соответствующими словами. Тебе было предоставлено право… ты был обязан … продолжать исполнять его предыдущий приказ. Когда штатскому предоставлено такое право, воин, который ему его дал, отвечает за любые последствия.
– Ты хочешь сказать, что Шонсу убил… ранил самого себя?
Ннанджи еще больше напрягся, сжав кулаки.
– С точки зрения закона – да.
Томияно громко, презрительно расхохотался.
– Что ж, в самом деле великолепно! Значит, мне нечего опасаться? Теперь я могу спать спокойно? Я могу не тревожиться о том, что ты накинешься на меня с мечом?
– Том'о! – попыталась сдержать его Брота.
– Это означает, что на мне не лежит обязанность мстить за то, что случилось с Шонсу. – Ннанджи сиял. – Но это не означает, что я не могу принять оскорбление на свой собственный счет.
Прежде чем моряк успел ответить, Брота сказала:
– Это хорошая новость, адепт. Мы очень рады. Теперь, может быть, присоединишься к нашему ужину? Том'о, как насчет вина, чтобы отпраздновать это событие?
Тана выбежала вперед, схватила Ннанджи за руку и быстро поцеловала в щеку. Его бледное лицо залилось краской, но он даже не посмотрел на нее и не улыбнулся, как можно было бы ожидать. Старик все еще внимательно наблюдал за происходящим. Что-то должно было еще случиться, хотя теперь почти все облегченно улыбались и начали оживленно разговаривать.
– Это очень странный случай, капитан, – громко сказал Ннанджи. Все смолкли. – Это должно означать, что штатский тяжело ранил воина и избежал наказания. Такого никогда не бывает.
Тана отступила назад. Томияно ошеломленно умолк.
Ннанджи посмотрел на Броту и прикусил губу. Потом быстро спросил:
– Где находится Йок, госпожа?
Она крепко сжала запястье Томияно.
– Десять дней пути вверх по реке от Хула. А что?
– Ты никогда больше не бывала в Йоке?
– С каких пор?
– С тех пор, как был убит твой сын.
Она посмотрела на старика. Тот знал, что это случится. Это было нечто большее, нежели самонадеянный и импульсивный самоубийственный просчет молодого воина.
– Нет. Мы никогда больше туда не возвращались.
Ннанджи, казалось, снова потерял дар речи. Потом он крикнул:
– Расскажи мне!
Томияно выдернул руку и швырнул на палубу свою тарелку. Колбаса, морковь и хлеб разлетелись у ног Ннанджи.
– Тебе незачем это знать, сынок!
– Я должен! Я не могу на тебя донести, на борту нет никого постороннего!
– Однако в Дри будут.
– Тогда ты не позволишь мне добраться до Дри. И ты это знаешь.
Наступила невыносимая тишина, пока моряк и воин смотрели друг на друга – Томияно красный от гнева, Ннанджи мрачный и бледный. Брота снова посмотрела на старика, но тот оставался непроницаемым.
– Как хочешь, – оскалился Томияно. – Тана! Расскажи нашему беспокойному другу, что с тобой было в Йоке.
Тана потрясенно прижалась спиной к шлюпке у правого борта.
– Мама?
Брота пожала плечами. Она не могла понять, что происходит, но чему-то помешать было уже поздно.
– Расскажи ему.
– Но, мама…
– Расскажи!
– Я была еще только Первой, – прошептала Тана. – Я сошла на берег со своим мечом. Сухопутным не нравятся девушки, которые носят мечи.
Ннанджи повернулся к ней, внимательно слушая. Рука Томияно снова потянулась к кинжалу, и снова Брота сжала его запястье… подожди !
– Их было четверо, – быстро заговорила Тана. – Четвертый, двое Третьих и Первый. Адепт вызвал меня на поединок…
– И ты, конечно, выразила ему свое почтение, – сказал Ннанджи.
Она кивнула.
– Потом он велел мне раздеться. Мы были за какими-то штабелями в гавани.
Губы Ннанджи искривились.
– А остальные?
– Они смеялись… и шутили. Я вырвалась от них и побежала обратно на корабль. Они погнались за мной.
Со смертоносным выражением на лице Ннанджи повернулся к капитану.
– Ты прикончил их всех?
Долгая пауза… достаточно долгая, чтобы умереть.
– В конечном счете – да. Но это не вернуло назад моего брата. И Линкаро. А Брокаро умер неделю спустя.
Ннанджи поднял руку, и Томияно напрягся, но он лишь вытер лоб тыльной стороной ладони.
– Ну, адепт? – в наступившей тишине спросила Брота. – Ты слышал. Мы – убийцы воинов. Хладнокровные и безжалостные. Никто не наделял нас тогда правом защищаться.
Ннанджи нахмурился.
– Вы не смогли бы им воспользоваться, госпожа. Воин не должен вмешиваться в дело чести, а если Четвертый должным образом вызвал на поединок Тану, и Тана ему подчинилась, то это было делом чести.
– Хороша честь! – ухмыльнулся Томияно.
– С точки зрения закона. Выразив ему свое почтение, Тана проиграла поединок. Она должна была делать все, что он потребует, пока он не уберет в ножны свой меч.
Олигарро и Малоли поднялись на ноги и придвинулись ближе к пожарным ведрам. Холийи неохотно последовал их примеру. Ннанджи стоял в одиночестве посередине, словно олень среди волчьей стаи, принимая на себя насмешку капитана.
– Даже это , воин?
Ннанджи кивнул.
– Победитель может требовать чего угодно, хотя проигравший все же может отказаться, чтобы сохранить свою честь.
– Но тогда он может быть убит?
– Тогда он должен быть убит. Конечно, это позор! Четвертый не должен вызывать на поединок Первого. Не должен он и требовать от него столь отвратительных вещей. Если бы я был там, я бы предупредил его, что после этого вызову на поединок его самого. Но он был в своем праве. Нет, с точки зрения закона вы – убийцы.
– Значит, ты донесешь на нас, когда мы прибудем в Дри?
Ннанджи тяжело сглотнул и покачал головой.
Капитан недоверчиво фыркнул.
– Почему бы и нет?
– Потому что вы никогда больше не возвращались в Йок. Богиня могла бы перенести вас туда. Она могла бы не дать вам уйти.
Наступила озадаченная тишина, проблеск надежды. Затем послышался шамкающий голос старика:
