Значит, Томияно приказал ему выяснить насчет географии, и он это сделал. Хонакура был прав – семь городов на каждом берегу. Семь свободных городов, расположенных по внешней стороне излучины Реки, и семь по внутренней, захваченных колдунами? Предположим, что так – основываясь на предрассудке, который в Мире, похоже, приравнивался к доказательству. Уолли в миллионный раз пожалел, что не может писать. Конечно, он мог изобразить эскиз карты – скажем, углем – но он не мог нанести на нее названия. Он уже пытался, но ничего не получилось. Он попросил Ннанджи повторить для него перечень городов, пока мысленно представлял, как должна течь река: на север, через Черные Земли, мимо Ова, описывая большой круг против часовой стрелки – вокруг Вула? – и снова на юг, опять через Черные Земли и к Аусу. Единственным разрывом в круге, который описывала Река, должна была быть полоска суши между Аусом и Овом, которую они уже пересекли.
Уолли все еще размышлял над воображаемой картой, когда на сходнях появилась странная процессия. Рабы только что начали выгружать товар, а уже предстояла новая сделка. Если повезет, «Сапфир» мог вскоре покинуть это унылое место.
Впереди шел Четвертый средних лет, а за ним следовали двое помоложе, которые были одеты в коричневые мантии, и потому, вероятнее всего, были жрецами, поскольку представители других гильдий в их возрасте ограничивались набедренными повязками. Все трое держали кожаные зонтики. Замыкал шествие молодой Третий – рослый, с важным видом и насквозь мокрый, с прилипшими к лицу волосами. Сказав несколько слов Броте, все они направились в рубку, а следом за ними шли сама Брота и Томияно.
Слушая и наблюдая из-за занавески, Уолли понял, что рослый молодой человек был каменщиком. Его отец послал его вниз по реке из Ча купить мрамор, и теперь ему нужно было отправить груз домой. Если «Сапфир» направляется вверх по реке, не могут ли они доставить его приобретение?
Уолли обнаружил интересную проблему в этом неграмотном мире. Не существовало никаких квитанций, банков, доверенностей, и даже надежной связи между городами. Вопросы непосредственной купли-продажи решались просто, но, очевидно, торговцам иногда приходилось давать поручение на доставку груза. Он не мог придумать никакого действенного способа. Конечно, Брота могла купить мрамор, а затем вновь продать его, но в этом случае она должна была бы поверить молодому человеку на слово, что его отец пожелает его купить, или же довериться собственному мнению, что она сможет продать его с хорошей прибылью. Но ничто также не мешало ей продать товар его конкурентам. Если бы он просто доверил ей свой груз, она и ее корабль могли бы исчезнуть вместе с ним навсегда. Если бы он отправился вместе с грузом, могло бы произойти то же самое, а он пошел бы на корм пираньям. Любой вариант, похоже, приводил к необходимости кому-то довериться, даже без сложностей, связанных с непостоянством Богини и переменной географией Мира.
Уолли сидел за занавеской, слушая их разговор, и в конце концов выяснил, что способ все-таки есть. Фургон с мрамором стоял рядом, и Брота купила камень за сто шестьдесят золотых – ворча, что он не стоит и половины. Торговец, местный богач, который должен был получить комиссионные, поклялся, что купит у нее тот же товар через десять дней за двести, если она доставит его обратно. Томияно, как официальный капитан, поклялся, что доставит его в Ча, Брота – что продаст его каменщику не более чем за две сотни.
Очень изобретательно, заключил Уолли; они распределили риск между собой. Молодому человеку доставка мрамора обойдется, вероятно, в сорок золотых, или даже меньше, если его отец уговорит Броту сбавить цену. Она была уверена, что получит свои сорок золотых, если ей придется вернуться, а мрамор был куплен по завышенной цене, так что у нее не будет искушения с ним скрыться. Уолли это понравилось, как и клятвенные церемонии. Свидетелями были жрецы. Каменщик поклялся своим резцом, Брота – своим мечом, Томияно – своим кораблем, а торговец – золотом.
Уолли подумал о том, насколько все было бы проще, если бы в Мире была изобретена письменность. Интересно, почему этого не произошло? Было ли это божественным вмешательством?
Объемистые корзины были вскоре убраны, и на «Сапфир» начали загружать мрамор. Теперь Уолли понял, почему обычное путешествие на семь-восемь дней могло потребовать столь высокой оплаты. Мрамор был опасным грузом. Впервые он увидел в действии погрузочную стрелу, и все, казалось, затаивали дыхание, когда на борту оказывался очередной громадный каменный блок. Если бы один из них сорвался, он пробил бы корпус насквозь, и беспомощный воин остался бы в городе колдунов без возможности его покинуть. Поняв это, он начал тихо ругаться: будь проклята Брота, заключающая подобные сделки в подобном месте!
Однако веревки выдержали, и ни один из каменных блоков не сорвался. Восемь раз стрела аккуратно опускала свой груз, и «Сапфир» все глубже оседал в воде. Затем фургон и свидетели отбыли. Хонакура, который, как обычно, разнюхивал все вокруг, весь мокрый, поднялся по трапу. Члены команды, бывшие на берегу, вернулись и приготовились к отходу.
Визит казался почти бессмысленным с точки зрения Уолли, хотя, вероятно, Хонакура выяснил кое-что о том, когда и как Сен был захвачен колдунами.
– Мне совсем не жаль покидать этот город, – заметил Уолли. – Он производит гнетущее впечатление.
Ннанджи согласно кивнул.
– И обед запаздывает.
Первый из двух трапов с грохотом поднялся.
4
Ощутив прикосновение колдуна, Катанджи подскочил, словно кролик, и у него невольно вырвался слабый писк ужаса. Изо всех пор его кожи начал обычно сочиться пот. Он повернулся, все еще тупо глядя в пол, в любой момент ожидая увидеть, как все его внутренности вываливаются из-под его набедренной повязки.
Он попытался сказать: «Адепт?», но издал лишь квакающий звук. Сам его страх выдавал его с головой.
– Не слишком-то много мяса на его костях, – заметил Второй.
Они что, хотят его зажарить?
– Мне не нужно мясо, – глухо прорычал Четвертый. – Выносливость – вот что нам требуется.
Они собирались его пытать? О, Богиня !
Никто из колдунов не обращался к Катанджи, и он продолжал стоять, весь дрожа. Другие рабы проходили с мешками мимо и выходили из шкафа без них. Затем Четвертый тронул за плечо еще одного: «Ты!» Тот был не намного старше Катанджи, выше его ростом, но такой же жилистый, и издал такой же дрожащий вопль, даже громче. Катанджи видел, как трясутся его колени. Значит, все рабы боялись колдунов, и его собственный страх не мог его выдать. Но когда они посмотрят на лица…
– И ты! – сказал Четвертый, выбрав еще одного. – Идем со мной.
Оставив Второго следить за разгрузкой, Четвертый повернулся кругом и пошел впереди, между большой железной раскаленной плитой, на которой кипели два больших котла – запах был просто невыносим – и штабелем дров, за которым находилась груда мешков. Один из них был открыт, и оттуда сыпался уголь. За мешками располагался длинный стол, уставленный большими и маленькими горшками и гигантскими бутылками из зеленого стекла, а еще там были три больших медных котла со змеевиками наверху, подобные тем, что видел в Аусе Шонсу, помятые и почерневшие от долгого употребления. А за плитой находилась печь, вроде кузнечной, только больше, и почти обнаженный юноша яростно работал мехами, блестя от пота. Он взглянул на проходившего мимо Катанджи, и тот увидел единственное перо у него на лбу. Очевидно, быть колдуном-Первым было не столь весело, как воином-Первым, и он выглядел по крайней мере не моложе Нанджа.
