– Тим, – выдохнула я.
– Я здесь, – ответил он.
Мне нравились его запах, вкус и частота дыхания, нравилось, как он неторопливо и осторожно расстегивает пуговицы блузки. Хотелось, очень хотелось, чтобы Тим опять дотронулся до меня и одежда, наконец, перестала мешать.
Я попробовала придвинуться ближе к его локтю и сделала попытку открыть глаза, но это не получилось…
– Тим…
– Я здесь.
Подняв руку, я нащупала на его рубашке пуговицу и принялась ее расстегивать, но пальцы не слушались. Похоже, я превратилась в одно из самых беспомощных созданий на свете.
С плеча съехала блузка, Тим опустил бретельку лифчика и стал целовать шею, плечо… Он двигался ниже, и я ждала того момента, когда его губы коснутся моей груди… А когда они коснулись, я судорожно вздохнула и издала самый глупый стон на свете. Не знаю, почему он показался глупым, наверное, было очень странно не прятать чувства, открывать душу и доверять абсолютно.
Умела ли я раньше это делать, хочу ли довериться сейчас?.. Вопрос умолял об ответе, и против воли мое тело стало каменным.
Тим немного отстранился, и я открыла глаза. Он смотрел внимательно, пытливо, будто хотел прочитать мысли и многое понять. Мягко улыбнувшись, Тим подтянулся выше, обнял меня, прижал к себе и тихо сказал:
– Похоже, я негодяйски тороплю тебя. – Затем погладил меня по спине, как маленького котенка, уткнулся в макушку и спросил: – Это в первый раз?
– Да, – немного помедлив, тихо призналась я.
– Ну, тогда я точно негодяйски тороплю тебя.
Мне стало хорошо и смешно, и теперь я заерзала от какого-то необыкновенно уютного счастья. Тим вернул бретельку лифчика на место, поправил блузку на моем плече и серьезно произнес:
– Давай рассказывай, как ты провела день и как докатилась до жизни такой.
Смех больше не мог сидеть во мне спокойно, он запрыгал в груди, защекотал нос, и я засмеялась: сначала тихо, а затем громче.
Что я могла ответить? Я понятия не имела, как докатилась до жизни такой.
Глава десятая
Я, Симка и «сливки общества»
До пятницы мы больше не устроили ни одного побега – Эдита Павловна готовилась к званому вечеру, и дом затихал ближе к двум часам ночи. В зале появились декорации, столики, стулья, кресла. Кто-то натягивал ткань, кто-то натирал полы, на широком бежевом диване в ряд лежали схемы расстановки мебели и цветов. Восемьдесят пять гостей или двести – количество не имело значения, «в доме Ланье всегда и все должно быть на высшем уровне». Эти слова за последние два дня я слышала от Эдиты Павловны не менее десяти раз.
Только к четвергу я немного влилась в «придворную» суету и перестала постоянно вспоминать загородную поездку с Тимом. Мы проходили мимо друг друга, на миг встречались взглядами, обменивались короткими улыбками, разговаривали по телефону, скрывшись ото всех в своих комнатах, а один раз умудрились пообедать в торговом центре недалеко от дома. Мысли о поцелуях и прикосновениях Тима иногда заставляли мои щеки розоветь, хотя, казалось, нет никакого смущения. Я желала, чтобы все повторилось и мы опять бы были только вдвоем. То ощущение свободы звало к себе, тянуло.
Думать о любви я стала чаще: примеряла это чувство к другим людям, пытаясь что-то понять. Пожалуй, в эти дни я больше вспоминала о маме, мне не хватало портрета, висевшего на стене в квартире Шелаева.
Один раз приезжал Лев Александрович, он весело подмигнул мне, проходя мимо, и спросил, почему я больше не приезжаю в его клинику. «Потому что у вас с Ниной Филипповной все хорошо», – мысленно ответила я, пряча довольную улыбку. Бриль привычно прошел в комнату Эдиты Павловны, где своим громоподобным голосом не менее привычно прогнал мигрень, и уехал, подарив мне перед уходом плоскую банку с желтыми витаминами. Лев Александрович вынул ее из кармана голубых брюк, сказав: «Что-то ты бледна, Анастасия. Как поживает сын аптекаря?» Он помнил наши шутки, и я видела, как приятно Нине Филипповне его доброе отношение ко мне.
«Вам наверняка придется приехать к Эдите Павловне, однажды бабушка узнает, с кем я встречаюсь… И пока неизвестно, кому понадобится медицинская помощь… И можно ли будет нас с Тимом спасти…»
Подготовка к любому подобному мероприятию включает в себя выбор нарядов. К этим мучениям я уже относилась легко, поэтому, когда на моей кровати по распоряжению Эдиты Павловны выросла гора каталогов, я покорно поплелась разглядывать картинки с изображениями сногсшибательных фотомоделей в различных платьях, юбках, брюках, кофтах и нижнем белье. Добросовестно сделав пять закладок, я отчиталась перед бабушкой и получила в ответ скептически искривленные губы.
– Это совсем не то, что тебе нужно, – сухо объявила Эдита Павловна.
Каждый раз, позволяя мне сделать выбор самостоятельно, она надеялась воспитать во мне вкус, но я руководствовалась в основном удобством и практичностью. И немаловажную роль играл цвет.
Эдита Павловна долго листала журналы, раздражалась, а затем неожиданно произнесла:
– На этот вечер тебе выберет платья Кора. Она умеет обращать на себя внимание.
Такое решение меня никак не могло устроить, и я позволила себе твердое «нет».
– Я посмотрю еще каталоги и найду что-нибудь подходящее.
– Тебе это особо никогда не удавалось, так почему бы не воспользоваться опытом и вкусом другого человека?
По сути, торги из-за платья были бесконечно глупыми, наверное, я больше руководствовалась вредностью, и, конечно, одерживала победу антипатия к Коре.
– Я надену красное платье, – услышала я свой ровный голос. – Самое красное, что найдется в этих каталогах.
– Хорошо, – довольно быстро и без лишних нравоучений согласилась Эдита Павловна, на ее лице появилось глубокое удовлетворение (в красном цвете я не могла остаться не замеченной Максимом Матвеевым).
Платье привезли в четверг утром, я с равнодушием надела его и подошла к зеркалу. Оно открывало плечи, доходило до щиколоток, каким-то непонятным образом выделяя ноги. Заниженная линия талии была обозначена тонким атласным поясом, расшитым мелкими неровными алыми камушками.
Приподняв волосы, наклонив голову набок, я пришла к удручающему выводу: бабушка почувствует себя несказанно счастливой, когда увидит меня. Платье подчеркивало все, что только можно. Кроме талии. Но в моем тощем случае это не имело особого значения.
– Как же ты красива, – раздался за спиной голос, и я обернулась.
Тим стоял, прислонившись спиной к двери, скрестив руки на груди, и смотрел на меня.
– Как ты зашел?
– Ты забыла закрыть дверь.
– Уф…
Я не смогла подобрать слов, потому что взгляд Тима волновал меня и радовал. Как жаль, как же было жаль, что он не мог присутствовать на этом вечере – вот с кем бы я хотела танцевать… Тим обнимал бы меня, а мои руки лежали бы на его плечах. В черном костюме и белой рубашке он выглядел бы сногсшибательно! Но, увы, увы, увы…
