Шесть, семь!
На седьмой секунде Машка пришла в себя и осознала, что происходит вокруг.
И начала выбираться из кровати. К Диме.
Осип смотрел на Победного, боковым зрением не выпуская из виду, как Машка, перекатившись на бок, пытается встать с кровати. И очень быстро и четко соображал, какие придется предпринимать действия и шаги, чтобы замять все это дерьмо! Так, менты местные, это не проблема, он договорится, обслуживающий персонал – тоже решаемо, а как с остальным разбираться – посмотрим по ходу!
«Ах ты ж, твою мать!!!»
Он понимал, что Победный не остановится! Он сейчас ничего не слышит, не видит и не соображает – все! Он пойдет до конца, потому что этот придурок – прости господи его душу грешную! – вступил на глубоко личную территорию Диминого сердца и тронул его единственную женщину! Если бы дело касалось бизнеса, работы, какого бы уровня заваруха ни случилась, или другой какой женщины – Дима бы хладнокровно все осмыслил, просчитал до мелочей и без эмоций сделал бы противника.
Осип, естественно, мог одним движением отключить Победного и остановить смертоубийство. Но Дима ему не простит этого никогда! Это его бой и его женщина!
Но если не остановить, Дима не простит никогда себя и возьмет на всю оставшуюся жизнь на душу грех и тяжесть убийства!
«Твою мать!!! Вот твою же мать!!!»
И уже ничего не будет в жизни Победного: ни смеха, ни радости, ни открытости, ни счастья, которое только что у него началось!
И Маша…
И ничего уже у них не сложится после этого – потому что она не простит себе никогда, что он убил из-за нее человека, и он будет помнить, что из-за нее убил!
Она сейчас доберется до него, начнет кричать: «Дима, прекрати!!!» – хватать за руку, пытаться оттащить, а он, находясь в горячке и безумии своего боя, не осознавая ничего вокруг, слыша только свой утробный рык хищника, оттолкнет и удавит Юрика, как вошь поганую, поняв, что ему хотят помешать.
Осип прикинул, куда может отлететь Машка и насколько это безопасно, и немного сместился на всякий случай, чтобы подхватить.
А Машка добралась до Димы… и остановилась.
Медленно положила ладонь на его руку, которой он придерживал за брючный ремень над полом гниль, которую душил. У Юрика закатились глаза, лицо налилось лиловым окрасом, он дергал ногами, сипел и все цеплялся обеими руками за пальцы Победного, пытаясь оторвать их от своего горла.
– Дима! – позвала Машка.
И зов этот был настолько странен, нереален. В негромком, но четком, прозвучавшем яснее взрыва голосе слились, переплетаясь, несовместимые интонации – и зов любимой, и требование прийти к ней, и крик о помощи, и неодобрение, и обещание будущего, и напоминание о крае серебристого раструба, где они побывали вдвоем, и крик матери «домой!» загулявшемуся малышу…
Это был колдовской зов, из запределья!
И Дима услышал! И повернул к ней голову.
И перестал сжимать пальцы – не убрал руку, – перестал усиливать давление.
Осип остолбенел, боясь дышать!
Он знал так много и о таких недоступных людям вещах и видел такое… но первый раз наяву, своими глазами наблюдал, как люди сливаются не здесь!..
Игорь с Олегом у него за спиной тоже вдруг перестали дышать, увидев…
Находясь вот здесь, сейчас – он, добравшийся до врага, убивая его в последней схватке, и она, с опухшим лицом, заплывающим глазом, с разбитой губой и засыхающей струйкой крови в уголке губы, в разорванной одежде, – они были словно не здесь, а где-то там!..
И она позвала его там, и он услышал!
Сощуренные, тигриные, убийственные, плавящиеся яростным золотом глаза увидели ее!
Только ее!
И Машка медленно подняла брови выражением: «Почему ты занимаешься всякой ерундой, когда здесь я?»
И у Димы в мозгу что-то переключилось, и он вернулся.
Отпустив за пустой глупой ненадобностью то, что держал в руке, он подхватил Машку и прижал к себе что есть силы. Она обвила его ногами, переплетя их у него за спиной, обняла руками, сжав в кулачках его майку.
Переплетясь, обнявшись, они замерли.
Высь отпускала, и они вдвоем возвращались на землю.
Осип вспомнил, что надо дышать, и парни сзади выдохнули – может, ничего и не было? Может, им просто привиделись от напряженности момента какие-то чудеса неземные, или очень хотелось, чтобы это были чудеса…
Ну, пусть мальчишки так думают, а Осип…
Рухнувший на пол Юрик хрипел, сипел, сучил ногами, сбивая ковер складками, хрустя битым стеклом на полу, хватал воздух широко раззявленным ртом и, осознав, что жив, что почти дышит, захрипел, держась за горло руками:
– Я… вас… всех! – закашлялся, отдышался. – Засажу! Вы… у меня…
Не отрывая взгляда от Димы с Машей, Осип незаметным движением ткнул куда-то в Юрика, и тот затих, потеряв сознание.
Он махнул Игорю с Олегом рукой, они подняли и понесли Юрика из номера.
Машка, отпустив Димину футболку, попыталась отклонить голову, чтобы посмотреть на него, но он не пустил, придерживая ее ладонью за затылок, тогда она ухватила его двумя руками за уши, отодвинула голову и посмотрела ему в лицо.
Глаза у него были закрыты, тогда Машка чуть тряхнула его за уши, требуя посмотреть на нее, он открыл и посмотрел – глаза в глаза.
И она четко, выговаривая каждое слово, сказала:
– Я люблю тебя. И всегда любила. Только тебя. Только ты. До смерти.
Он кивнул:
– Это точно. До смерти.
И это не было так не любимой Машкой пустой красивой фразой. В их случае это была правда. Истинная.
«До смерти! Это уж точно!» – хмыкнул Осип, выходя из номера.
Он оставил Игоря у двери охранять, пообещав позже с ним разобраться по полной программе, и подхватил вместе с Олегом бесчувственного Юрика. У лифта их встретили охранник корпуса и побелевшая от страха администратор.
– Осип Игнатьевич, – затараторила она, оправдываясь, – мы только на минуточку отвернулись, тут у проживающего возникла проблема, все шумели. Мы его не пустили бы, ума не приложу, как он прошмыгнул!
Осип скинул бесчувственное тяжелое тело на руки охраннику и стряхнул ладонь об ладонь от мнимой грязи.
– Этого отнесите в его номер! Помыть, привести в чувство, вызвать врача, обработать раны. Принесите ему туда еду. Из номера не выпускать до моего распоряжения! Средства связи изъять! А с вами, девушка, – и он оглядел ее с ног до головы мужским оценивающим взглядом, – я разберусь позже.
И пружинящей походкой направился к дверям.
«Ну, и как ее охранять, когда она рванет на свои раскопки? Мальчонок по степи с биноклями раскладывать? А если в Японию или того хуже в Китай поедет! – радостно улыбаясь, думал он. – Не, не поедет она от своего Димы никуда! Еще чего! Им надо восемнадцать лет наверстывать! Какие раскопки!»
