Лицо моряка покраснело.
– Нет! Я сотрудничаю с Богиней. Мы рисковали нашим кораблем и нашими жизнями, и я буду помогать и дальше, но я не покину «Сапфир». Это окончательно.
– Дурак! – проскрипел Хонакура со своей корзины. – Ты, моряк, не повинуешься Ей? Богиня – это Река, а Река – это Богиня! Они же – Ее воины!
Капитан побледнел так же, как худенький старичок, подступивший к нему, трясущийся и сердитый.
– У тебя никогда больше не будет попутного ветра! Ты никогда не придешь в нужный порт! Не будешь знать ни одной ночи без пиратов! Ты этого хочешь. Капитан Томияно? Как долго сможешь ты прожить на Реке, если рассердишь Богиню?
– О дьявол! – простонал Томияно, глядя в палубу. – Кажется, тогда мне придется пойти.
– Спасибо, Капитан, – тихо сказал Уолли.
– Минутку, милорд, – подозрительно взглянула на него Брота. – Ты сказал, что для нас – все. Ты о чем-то умолчал?
Она положила голову на свое подушкообразное плечо и посмотрела ему в глаза.
– Ну да, – признался Уолли, – пока я буду играть моим новым корабликом, останется еще одна небольшая работенка – для тебя, хозяйка.
– Например?
– Я разберусь с колдунами. Ты остановишь сбор.
Иногда удается, оказывается, и Броту испугать. Несколько ребятишек взвизгнули.
Потом Томияно захохотал – и это было не меньшей редкостью, чем летний снег.
– Шонсу, – сказал он, – похоже, не тебе одному требуется некоторая практика в фехтовании.
Глава 7
Ннанджи, Пятый, оттолкнувшись от сходен, приземлился на палубу, расставив широко руки в ожидании аплодисментов, подождал некоторое время, пока отзвучали невидимые фанфары – ТРАМ-ПАМ-ПАМ! Его новый красный килт был до смешного коротким, этакого ужасного малинового цвета. Но его метки на лбу выглядели наконец симметрично, впервые с тех пор, как Уолли с ним познакомился. И он каким-то образом ухитрялся ухмыляться и хохотать одновременно.
Вот, подумал Уолли, единственный воин, у которого больше никогда не будет проблем с моряками, чего нельзя было сказать о Полини. А ведь скажи раньше юному Ннанджи из храмовой гвардии, что ему придется променять ложу, полную воинов, на небольшой корабль, он бы не один час был повергнут после этого в уныние.
Сбоку появилась Тана. Взяв его под руку, она принимала на себя часть его славы, стоя под градом поздравлений. Заметив Уолли, она показала ему язык.
– Плутовка! – сказал он ей одними губами.
Она в ответ усмехнулась.
Потом – Джия. Подбежав к Уолли, она не преминула по дороге удостовериться, что с Виксини все в порядке. Викси сидел в это время рядом с Фалой, но теперь он швырнул плодовую косточку, которую пытался расколоть, и подскочил вверх, предварительно шлепнувшись на пол. Его любимая мамочка пришла!
Уолли обхватил ее руками. Она не сопротивлялась его поцелуям, а потом ловко приняла удар врезавшегося в нее с разбегу Виксини.
– Что вас всех задержало? – пробасил Уолли. – Я чуть было не объявил войну!
– Менестрели!
Она подняла на руки Виксини. Возбуждение и счастье светились на ее лице.
– Как только ты ушел, менестрели принялись исполнять баллады – про тебя! Как ты и Ннанджи дрались с Досточтимым Тарру и его людьми. Ах ты, грязное речное чудовище! – Это относилось уже к Виксини.
Великие Боги! Сражение с Тарру при уходе со Святого Острова – каким давним это казалось теперь! Ну, правильно – Ионингу обещал ему и Ннанджи, что расскажет обо всем первому же менестрелю, который забредет в казарму. И вот теперь в Касре этот менестрель, или один из тех, кто уже слышал его балладу.
Он рассмеялся:
– Хороший эпос? Она нежно улыбнулась:
– Очень хороший. Так говорит Мастер Ннанджи.
– Ну, он знаток! Хорошо, он будет счастлив. Правильнее было бы сказать «в экстазе». Опять же, эпос может вызвать отличное отношение публики к героям.
А вот и сам Ннанджи подошел, оторвавшись от поздравлений, стараясь сдержать свои восторги.
– Сегодня я видел четверых Седьмых, милорд брат, – проникновенно сказал он, – за всю мою жизнь это семеро.
– Кто же был четвертым?
– Лорд Чинарама. Он не увеличит твоих проблем – он стар!
Для Ннанджи старость начиналась после тридцати.
– Сколько же ему? Ннанджи прикинул:
– По крайней мере, семьдесят.., такая старая добрая, крепкая реликвия. Говорят, что на сборе он в основном дремлет, а когда услышал о нем, снял меч с полки и пришел в надежде оказаться полезным советчиком. – Потом добавил:
– Думаю, он безопасен.
– Что ты думаешь о Боарийи? – спросил Уолли.
– Он человек чести, – сказал осторожно Ннанджи, – он следит за дисциплиной, говорит, что беспорядки позорят честь воинов. Еще он сказал, что я моложе, чем был он, когда стал Пятым!
Боарийи ищет ключики к сердцу Ннанджи.
– А у меня для тебя баллада! – сияюще закончил Ннанджи. – Кто хочет послушать?
– Не теперь! – сказал Уолли. – Мы вступили в войну.
Каср стал для него опасен. Теперь Зоарийи и его сообщники, узнав о ценности седьмого меча, постараются не выпустить их из города. Если они смогут залучить морских крыс или даже просто моряков, видевших события в Аусе, они поторопятся провозгласить обвинение, едва дав последним сойти на берег. Нужно было как можно скорее раствориться в речном тумане.
Его позвали. Мир был ленивейшим местом. «Сапфир» должен был насладиться отдыхом. Его война могла и подождать. Он чуть было не растерял хладнокровие, а вот Хонакура твердо сказал, что хочет послушать балладу, и все тут. Лошади с фургонами разъезжались, пешеходы разбредались по домам, ветер хлопал парусами, но такие мелочи не могли помешать Ннанджи петь. Поэтому Уолли ничего не оставалось, как усесться, облокотившись на фальшборт, подальше от ветра, и, обняв Джию, приготовиться слушать.
Ннанджи вскочил на кормовой соломенный навес.
– Все собрались? Готовы? Как Ннанджи, Четвертый, И Шонсу, Седьмой, Победили Десять Бесчестных Воинов!
Он бросил взгляд в сторону Уолли.
– Что? Ты заболел звездной болезнью? – протестующе закричал Уолли, это переводилось как «гордыней».
Ннанджи в ответ ухмыльнулся:
– Так ты сказал Ионингу, брат!
Так и есть – Уолли пошутил, что имя Ннанджи должно стоять первым. Он не нуждался тогда в сомнительной чести быть героем варварского мира. Тогда ему не требовалось признания.
