— Лили, — выдохнул он.
— Лили. Лили… — Ребенок снова захныкал. — Думаю, ей нравится. — Миссис Маккензи задумчиво посмотрела на него. — Лилии — сильные и хорошие цветы, очень выносливые. Лили. Да, сэр, прекрасное имя. Уверена, оно понравится и мистеру Маккензи.
Артемасу казалось, что он сейчас лопнет от счастья.
— Ты на самом деле ее так назовешь? Правда?
— Правда. Лили Маккензи. Потому, что ты особенный мальчик и ты помог ей появиться на свет. Маккензи и Ко-улбруки словно приклеены друг к другу. Вот уже на протяжении ста двадцати лет. И видимо, так будет всегда.
Артемас осторожно дотронулся до протянутых детских ручек. Крохотные пальчики обвились вокруг его пальца. Все правильно: Маккензи и Коулбруки всегда обитали здесь, в Голубой Иве, и всегда это место было местом любви. Лили Маккензи — его собственность, его душа и сердце.
* * *
Длинный черный лимузин в последний день привез его на ферму к Маккензи. Одетый в черный пиджак, льняную рубашку, галстук, серые шорты, белые носки и жесткие черные ботинки, гладко зачесав назад черные волосы, он ощущал страшную тяжесть на сердце. Но он поклялся себе не плакать, теперь он должен быть сильным.
Эта ферма располагалась в тихом уголке среди лесных холмов. Артемас частенько поднимался на них, чтобы увидеть гору Виктории в миле отсюда. Его предки владели всей землей вплоть до той горы, но бабушке пришлось пожертвовать частью из-за парка. Теперь вместо огороженного королевства поместью Голубая Ива принадлежало только тридцать квадратных миль.
Водитель открыл дверцу. Маккензи встретили Артемаса на пороге своего дома — мистер Маккензи, высокий и сильный, одна его рука оканчивалась изящным металлическим крюком; миссис Маккензи, держащая Лили; старики Маккензи, оба старые и сгорбленные, но знающие много историй о медведях, диких кошках и Коулбруках.
Артемас с достоинством миновал песчаный двор с цветочными клумбами и большими дубами, не обращая внимания на толстую рыжую собаку, лизнувшую его, и мурлыкающих кошек, трущихся о его ноги. Сердце предательски защемило.
Вдоль ручья, будто прощаясь, величественно шевелилась густая ивовая роща. Ивы были таинственным образом связаны с кругом Маккензи и Коулбруков. Даже в парке при входе в поместье росла огромная ива. Это были его деревья. Он думал, что умрет, если не сможет залезть на них снова.
— Как дела, Арти? — Сойдя с крыльца, мистер Маккензи посадил Артемаса на свою сильную руку.
У Артемаса перехватило дыхание, он никак не мог унять дрожь своей нижней губы и прямо-таки ненавидел себя за это. Дрю Маккензи, полная противоположность его отцу, без малейшего смущения крепко обнял парнишку и поцеловал в лоб.
— Ты теперь молодец, слышишь? Здорово вырос и стал тем человеком, каким хотела тебя видеть бабушка, правда?
Артемас, не в силах больше сдерживать душевное смятение и стыд, проговорил дрожащим голосом;
— Бабушка всегда желала мне добра, а я пытался и никогда не мог стать лучше. Пытался снова и снова и дошел до того, что теперь не могу дышать.
Миссис Маккензи издала какой-то нежный звук, словно кошка, подзывающая котят:
— Ты помог Лили появиться на свет, подхватил ее и уберег от падения. Ты никогда не ошибешься, если будешь так же заботиться обо всех, кто тебе дорог.
Артемас внезапно уцепился за эту простую и ясную подсказку:
— Удерживать людей от падения… Я смогу, я знаю.
Мистер Маккензи одобрительно похлопал мальчика по ноге.
— Делай всегда то, что считаешь нужным, а не только то, что попроще. Прислушивайся к своему внутреннему голосу, он никогда не обманет.
Артемас кивнул, схватившись за одну из подтяжек, поддерживающих старые коричневые брюки Маккензи.
— Я буду скучать по тебе, — выдохнул он наконец, овладев собой.
Мистер Маккензи со вздохом кивнул и поставил его на порог перед стариками. Горячие натруженные руки гладили Артемаса, словно любимого щеночка, старушка Маккензи даже произнесла молитву. Мальчик приблизился к Зи Маккензи с Лили на руках.
Припомнились все дни и ночи, которые он провел здесь с миссис Маккензи, бегая босиком, поглощая свежие персики и домашнее мороженое, работая в поле и играя с животными. Прощаясь, она встала перед ним на колени и рукой привлекла к себе. Ее большие голубые глаза были полны слез. Девочка в крошечной белой футболке, казалось, готова была соскочить с руки матери и броситься к нему.
— Не волнуйся, мы позаботимся о Голубой Иве, — прошептала миссис Маккензи.
Не в силах остановить предательские слезы, Артемас посмотрел на ребенка, кашлянул и сказал:
— Я вернусь и женюсь на Лили, и тогда вы на самом деле станете моей семьей.
Миссис Маккензи крепко обняла его и засмеялась:
— Когда подрастешь и вернешься, сам скажешь Лили об этом.
— Я вернусь.
Миссис Маккензи, не говоря ни слова, печально смотрела на упрямого, заплаканного мальчика.
— До свидания, Арти.
— Я вернусь, клянусь тебе. — Он наклонился и поцеловал рыжую головку Лили. — И подхвачу тебя, — прошептал он. — Ты моя.
Прежде чем сесть в машину, он оглянулся еще раз. Смущение, любовь, горечь расставания переполняли его. Маккензи знали, что он никогда их не забудет, но не знали, как он упрям. Лили принадлежит ему. Они заключили соглашение.
Глава 3
Мама говорила, что Терпеливый принц, который помог ей родиться и дал имя, обещал в один прекрасный день вернуться и жениться на ней, а пока он уехал, оставив на ее попечение свой дом и Лили, единственную прекрасную принцессу в округе Маккензи.
Не то чтобы Лили мечтала о мальчиках или о замужестве, но ей хотелось бы, став старше, опереться на такого же сильного и милого парня, как ее отец, для помощи в ведении фермерского хозяйства. И насколько она знала, единственный способ заполучить хорошего мальчика — выйти за него замуж.
Правда, девочки в воскресной школе считали, что никто не захочет на ней жениться, потому что у ее отца крюк вместо руки, а ее мать произошла от белой дряни, и хотя именем Маккензи назван целый округ, она все равно слишком долговяза и некрасива. А Терпеливый принц до сих пор не объявлялся.
Лили, забравшись на толстую иву, обхватив ствол руками, изумленно смотрела сквозь голубовато-зеленую листву. Надо же, какой-то незнакомец. Сасси, выбравшись из травы, на мгновение застыла, затем, стряхнув с лохматой желтой шерсти остатки моченых яблок — безобидная шалость Лили — и подобрав свой слюнявый розовый язык, незлобно залаяла.
Разве он не знает, что это главная дорога через Голубую Иву? Как он посмел войти в огромные старые ворота? Только Маккензи позволено ходить по этой дороге или играть на этом большом дереве.
