Я вошел в открытые ворота и направился к дому.
— Будьте готовы ехать, когда я вернусь с Эдди. Пусть врач ждет в аэропорту. Не думаю, что это займет много времени.
— Боюсь, что вы не понимаете… — Люсиль тороп-ливо пошла рядом со мной. — Эдди не так легко убе-дить.
— Меня она послушает. А Хаш Тэкери здесь? Сна-чала я хочу поговорить с ней. Это всего лишь вопрос протокола, и все-таки представьте меня.
— Видите ли… У нас тут ситуация… Она в том амбаре, за домом, но я не уверена…
— Помогите! Пожалуйста, помогите мне! — раздал-ся вдруг детский голосок.
Крошечная темноволосая голубоглазая девочка в джинсах и рубашке с изображением Барби сбежала вниз по холму и перепрыгнула через каменное ограждение клумб у террасы. Ее волнистые волосы развевались, ли-чико было залито слезами. Дети всегда меня любили, и эта малышка тут же бросилась ко мне, схватила меня за руку и крепко сжала.
— Прошу прощения, сэр, но мне нужно доехать до ярмарки, найти Дедулю и попросить его принести боль-шой дымарь! Тетя Хаш осталась в амбаре, она вся по-крыта осами! — Девочка показала мне покрасневший и распухший указательный пальчик. — Посмотрите, что случилось со мной! А ведь меня укусила всего одна оса!
Тетя Хаш? Покрыта осами?! Я услышал только эти слова и нагнулся к девочке, осторожно сжимая ее ручку.
— Где она?
— Вон там! — Девочка указала пальцем на крышу амбара, выглядывающую из-за далеких деревьев. — Скорее! Они всю ее обсели!
— Я о ней позабочусь.
— Обещаете?
— Обещаю.
Я подхватил ее под мышки, развернул и передал одному из агентов.
— Найдите Дедулю, кто бы это ни был. Я иду в амбар.
Агенты посмотрели на Люсиль. Она кивнула.
— Том, Эрнандо, вы остаетесь здесь. — Потом она обратилась ко мне: — Я попытаюсь уговорить ее сына выйти и вызову «Скорую».
Люсиль побежала к дому, на ходу снимая с пояса со-товый телефон. А я помчался вверх по террасам, пере-прыгивая через каменные низкие ограды, прорываясь через поздно цветущие азалии, низкие джунгли ла-вандовых кустов и острые листья летних ирисов. Мино-вав дубы, я свернул к старому амбару за маленьким пастбищем. Через темнеющий провал ворот я не услы-шал ни криков, ни стонов и не увидел ничего, кроме со-лнечных лучей, пронизывающих темноту. Но мысленно я уже представил себе Хаш Тэкери, насмерть закусан-ную осами, и думал о том, что это происшествие пре-вратит и без того странный день в настоящий кошмар.
Когда я была совсем маленькой девочкой, отец за несколько лет до смерти отвез меня и маму в Далиримпл, чтобы посмотреть на парад Четвертого июля. Город был таким же старым, как камни в здании суда под пекановыми деревьями, которые швырялись осенью крупны-ми твердыми орехами. На сонных улицах спали собаки, похожие на мохнатые сардельки, они поднимались толь-ко тогда, когда автомобилисты громко сигналили у них над ухом. В шестидесятые годы Далиримпл был настоя-щим сонным царством.
Старушка Юлейн Далиримпл Баггетт, учившая бес-платно музыке всех бедных детей, в том числе и меня, наблюдала за парадом с веранды магазина своего сына. Мы сели рядом с ней — мама слева от ее качалки, мы с папой справа. Миссис Баггетт пела низким альтом «Пусть не разорвется круг», а я ей подпевала. Мы пели и смот-рели на парад, толстые шмели прилетели с розовых кус-тов миссис Баггетт. Тогда я еще не знала, что у меня са-харная кожа, но я не боялась пчел, узнав на опыте, что они почти никогда меня не кусают.
Взрослые не обращали на меня внимания, а меня, тем шмели один за другим уселись на мое лицо, руки, волосы. Неожиданно миссис Баггетт прекратила петь и тихо сказала моему отцу: «Джон Альберт Макгиллен, пение твоей девочки заставило пчел сесть на нее». Папа и мама быстро обернулись, чтобы посмотреть на меня. Я спокойно смотрела на них, а несколько десятков шме-лей сидели у меня на лице и в волосах.
Мама не ахнула, не закричала, только потянулась за парой бумажных американских флажков, которые мис-сис Баггетт воткнула в горшок с кустиком герани.
— Простите, миссис Баггетт, но я воспользуюсь ва-шими флагами, чтобы согнать шмелей с Хаш.
— Незачем, — вмешался отец.
Высокий, тонкий, с отступившими назад огненно-рыжими волосами, он улыбался, глядя на меня, и я знала, что такой доброй улыбки нет ни у кого в мире. У него был тихий миролюбивый характер, так что пчелы садились на него тоже. Отец достал трубку из кармана своей вы-ходной клетчатой голубой рубашки, набил ее табаком из кожаного кисета, зажег спичку, раскурил трубку и выдохнул дым в мою сторону.
Шмели тут же разлетелись в стороны парами и квар-тетами.
— Послушайте, они жужжат очень мелодично, — удивилась миссис Баггетт. — Джон Альберт, ты волшеб-ник. Ты заставил шмелей петь.
У меня в душе зародилось восхищение маленьким чудом и восхищение отцом, которое самые счастливые из детей хотя бы раз в жизни испытывают по отноше-нию к своим родителям. Папочка спас меня. Я уже знала, что нас с ним объединяет магическое умение Макгилленов обращаться с пчелами, и тот случай лишь подтвер-дил это. Папа улыбнулся мне, а потом снова стал смот-реть парад. Мама с облегчением вздохнула и воткнула флажки обратно в горшок с геранями.
Миссис Баггетт, последняя великая хранительница южной традиции женского исполнения церковных гимнов, перегнулась через ручку качалки и поманила меня узловатым сухим пальцем, напомнившим мне ветки Большой Леди. Когда я придвинулась к ней, она не-громко сказала:
— Твой папа — укротитель пчел, как и ты. Человек, который на это способен, обладает душой необыкно-венной храбрости и доброты. Запомни это. Всегда ищи мужчину, способного укротить пчел. У него в душе осо-бая музыка.
Я приложила руку к сердцу и кивнула. Маленький неукротимый шмель сел мне на руку, когда я давала эту клятву, и подслушал меня, чтобы рассказать об этом всем остальным пчелам в мире. Но миссис Баггетт умерла следующей весной, не дав мне больше ни одного совета. Через несколько лет умер папа, а потом появился Дэви, и я нарушила все свои клятвы.
Я так и не сумела найти мужчину, способного укро-тить пчел.
Я не встречала таких людей — до тех пор, пока на моей ферме не появился Ник Якобек.
Я услышала топот ног. «Это не Дедуля, — догадалась я. — И не Дэвис. Мой сын бегает, как жираф, — эдаким медленным галопом». Я осторожно повернула голову, чтобы не потревожить ос, цеплявшихся, словно щенки, за мои щеки и уголки губ. Боковой вход в амбар, напол-ненный розовато-голубым светом неба, казался окном в мир. Вынужденная сидеть не шевелясь, я почувство-вала, как меня завораживает этот контраст темноты и света, шаги незнакомого человека и медленное биение моего сердца. Маленькая оса взлетела с моего пальца в поисках нового места и опустилась среди своих подруг на сгиб моего локтя. Осы двигались в собственном ритме, словно музыканты на параде. Миссис Баггетт могла бы ими гордиться.
