– Это неправда. Доход гостиницы Ракелоу напрямую зависит от моей бабушки. И она сказала ему, что не желает видеть вашу семью в городе.
Мое опровержение усилило напряжение в палате, а лицо Сван стало еще бледнее. Энни Гвен не представляла, что ей делать с моей мрачной откровенностью и ледяным молчанием Сван. Наконец она произнесла:
– Мисс Сван, я считаю, что вы должны извиниться передо мной и моими детьми.
– Я приношу мои извинения, – тут же ответила Сван, наградив меня исполненным горечи взглядом. – Я слышала, что вы наладили вашу жизнь. Эли сумел заработать деньги, ваша дочь удачно вышла замуж, у вас очаровательная внучка… Вы вознаграждены.
Энни Гвен нахмурилась:
– Моя семья пережила тяжелые времена и справилась – но лишь благодаря тяжелому труду и нашим добрым сердцам.
– Тогда стоит ли ворошить прошлое? Что, кроме лишней боли, это всем нам может принести?
– Мы хотим узнать правду о Джаспере, – твердо сказала Энни Гвен. – Моя дочь решила перекопать здесь все по совету экстрасенса, и я понимаю, что это выглядит довольно глупо. Но, может быть, господь на самом деле послал нас сюда с другой целью, которая нам пока не ясна.
Пока Энни Гвен говорила, Матильда становилась все беспокойнее. Наконец она подняла тонкую руку, словно просила слова.
– Мне кажется, я могу сказать, какому доброму делу мы все можем послужить. Это проект Стенд-Толл.
В палате повисла напряженная тишина. По лицу Сван было ясно, что Матильда впервые в жизни удивила ее и бросила ей вызов.
– Я говорю от своего имени и от имени Сван, – добавила Матильда. – Я полагаю, вы сделаете нам честь, если согласитесь в нем участвовать.
– Что это за проект? – обратилась ко мне Энни Гвен.
Я коротко описала ей суть создания горной школы для бездомных и проблемных детей. Пока я рассказывала, в ее глазах зажегся живой интерес.
– Я поговорю об этом с Эли, – сказала она. – Он ведет все расходные книги по моим благотворительным делам. На это уходят слишком большие суммы, чтобы я могла справляться с этим сама.
– Энни Гвен, вы вовсе не обязаны давать деньги на Стенд-Толл, – торопливо вмешалась я.
– О, но мне бы очень хотелось участвовать в этом проекте! – Энни Гвен кивнула Сван и Матильде: – сердечно благодарю вас за такое щедрое предложение. – Она погладила меня по руке. – Спасибо. Я сама найду дорогу, не надо меня провожать.
Миссис Уэйд вышла из палаты – маленькая, скромная, тихая.
Сван села в постели и выразительно посмотрела на Матильду, но та не смутилась:
– Она вдова сына Энтони. – С этими словами Матильда отвернулась от нас и натянула одеяло на плечи.
Мы со Сван обменялись взглядами. Ее был мрачным, а мой – ясным и радостным. Я торжествовала неожиданную победу.
* * *
Пепел Джека Марвина прибыл в Бернт-Стенд самолетом – обычной почтой. Урна была упакована в картонную коробку. Я взяла ее из рук Глории у дверей Марбл-холла, отнесла в библиотеку, поставила на стол рядом с небольшим мраморным бюстом Эсты и села в кресло напротив, словно приветствуя неожиданного гостя. Немного успокоившись, я поймала себя на том, что беседую с Джеком.
– Жизнь подчиняется контролю, Джек, – говорила я вслух. – А я больше ничего не контролирую. Я даже не уверена, что снова смогу управлять собственной жизнью. И я не хочу больше отвечать за жизнь других людей!
Карен отправилась в больницу, в доме стояла тишина. Казалось, опустевший без Сван особняк затаил дыхание. Наконец я заставила себя подняться наверх, надела бледно-серый деловой костюм, взяла сумочку и ключи от машины.
– Я еду в аэропорт Эшвилла, – предупредила я Глорию. – Позвоните, пожалуйста, в больницу и передайте Карен, что я вылетаю в Вашингтон. Сегодня же вечером я вернусь.
– Вы оставите эту коробку… с мертвым человеком внутри… здесь?
– Он для вас неопасен.
– Он убил двоих! Почему он заслуживает такого приема в этом доме?
Я повернулась к ней и смотрела на нее до тех пор, пока она не попятилась.
– А почему живущие в этом доме заслуживают прощения? – поинтересовалась я.
– Что вы такое говорите?! Что вы имеете в виду?.. Я молча развернулась и вышла.
* * *
Штаб-квартира «Группы Феникс» располагалась в небольшом здании из песчаника на Пенсильвания-авеню. Отсюда можно было за несколько минут пешком добраться до Белого дома, памятника Вашингтону, Центра Линкольна. Моя квартирка находилась совсем рядом, в хорошем кирпичном комплексе с балконами и лужайкой перед подъездом, вокруг которого ждали посетителей маленькие ресторанчики и дорогие магазины. Станция метро была всего в квартале от моего дома. В федеральном округе Колумбия я чувствовала себя больше дома, чем в своем родном городе.
Расплатившись с таксистом у входа в знакомое административное здание, я печально огляделась вокруг, и мне показалось, что привычный пейзаж как-то выцвел и поблек. Но, может быть, теперь я просто смотрела на него другими глазами.
– Мисс Юнион! Рад, что вы вернулись, – приветствовал меня охранник.
Я прошла сквозь отделанный темными панелями холл, поднялась на лифте на четвертый этаж и оказалась в небольшой, просто обставленной приемной с удобными креслами и пушистым ковром. Наша секретарша, молоденькая и хорошенькая студентка, во все глаза смотрела на меня. Я улыбнулась ей и приложила Палец к губам, призывая к молчанию. Мне не хотелось разговаривать с остальными пятью адвокатами, членами нашей группы: передо мной стояла очень неприятная, хотя, в сущности, простая задача.
* * *
Айрин, маленькая полная негритянка, встретила меня на пороге. Вьющиеся поседевшие волосы она зачесывала назад и убирала в тугой строгий узел. Ее любимой одеждой были серые брючные костюмы, но на шее обычно красовался яркий шарф с золотой заколкой. Я всегда восхищалась Айрин: все в ней говорило о мудрости и выдержке.
– Мне не нравится выражение твоего лица, – объявила она, провожая меня в свой кабинет. – Я надеялась, что ты будешь выглядеть отдохнувшей, а ты словно вернулась с фронта.
– Я должна кое-что рассказать вам.
Я села у ее стола, заваленного бумагами. Айрин нахмурилась и поудобнее устроилась в своем внушительном кожаном кресле. Она была одной из первых цветных женщин, ставших федеральным судьей, и через год после выхода на пенсию организовала «Группу Феникс». В молодости Айрин участвовала в маршах протеста вместе с Мартином Лютером Кингом. В судебных кругах она стала легендой, благодаря своему уму и чувству справедливости.
Я все никак не могла собраться с мыслями, потому что мне предстоял самый тяжелый разговор за все время моей работы с ней.
– Я ухожу из «Группы», – сказала я наконец.
