Мальчики стали бояться Таню, даже Павлуша, который был на
три года старше. Ирина с негодованием наблюдала, как он отшатывается от
девочки, когда та проходит мимо, но потом поняла – мальчик опасается не зря.
Таня оказалась агрессивна, как дикий зверек, и без предупреждения толкала или
била ребят любым попавшим под руку предметом. После того как она ударила Ваню
по голове феном, который Ирина случайно забыла в ванной, Ирина как следует
отшлепала девочку. Таня опять забилась в угол, опять выла и раскачивалась, а
Ира с тоской смотрела на нее из-за двери.
На следующий день она отвела Таню к врачу. Врач искренне
удивилась: «Что же вы хотите, детдомовский ребенок, к тому же уже большой!»
Однако прописала какие-то желтенькие таблеточки, которые Ирина немедленно купила
в аптеке. Дома прочитала в инструкции перечень побочных эффектов и выкинула
лекарство в мусорное ведро. А через два часа, после очередной Таниной истерики,
достала таблетки и дала девочке половинку, как прописала врач.
Так прошел месяц.
Спустя месяц Ирина призналась самой себе, что сделала
страшную ошибку, удочерив этого ребенка. Если бы она могла вернуть ее, то
сделала бы так не задумываясь. Но Ирина не могла. Она представляла, как будут
смотреть на нее тетки из комитета по опеке и попечительству, и внутри у нее все
переворачивалось. Нет, отказываться нельзя! Она всегда считала мразью людей,
которые сначала усыновляли, а потом возвращали детей. Оказаться такой же мразью
самой? Никогда!
Но ей невыносимо хотелось избавиться от девчонки, которая
сделала ее жизнь, а главное, жизнь ее детей невыносимой. Ирина с ненавистью
смотрела на стриженого ребенка, раскачивающегося с подвываниями. Временами ей
хотелось засунуть кляп в маленький рот, который либо кривился в крике, либо
открывался, как клюв прожорливого птенца, чтобы вместить новые и новые порции
еды. Ирина пару раз ловила себя на мысли о том, что ей хочется накрыть Таню
ночью подушкой, чтобы утром проснуться в тишине, а не под дикие крики девочки и
рыдания испуганных мальчиков. Она с ужасом отгоняла от себя такие мысли, но они
неотвязно возвращались. Ирина хотела освободиться от отвратительного дикого
звереныша, которого не приводили в норму никакие таблетки.
Перелом наступил спустя две недели после того, как Ирина
убрала подушку из своей кровати и стала приучать себя спать на простыне.
Проснувшись рано утром, она увидела, что девочка сопит у нее под боком,
прижавшись к Ирине худеньким тельцем – первый раз за полтора месяца. Она
провела по Тане рукой и ощутила под пальцами тонкие дуги ребер. «Господи, да
что же я?! – вдруг ужаснулась она самой себе. – Она ведь такой же
ребенок, просто замученный! А я к ней, как к дикому зверю…»
В порыве раскаяния она обняла девочку и прижала к себе.
Проснувшаяся Танюша сначала расплакалась, но удивительно быстро успокоилась,
посопела носом и опять уснула, по-прежнему доверчиво прижимаясь к Ирине. А
Ирина так и лежала без сна, ласково проводя рукой по отрастающим волосам
девочки и думая о том, что теперь все наладится. Потихоньку наладится.
Глава 3
За следующие два дня Даша поняла, что удивление ее было
совершенно беспочвенным – ведь если подумать, Боровицкий никогда не говорил,
что он беден, как церковная мышь. Ее собственные стереотипы сыграли с ней злую
шутку: он был, во-первых, старым, во-вторых, писателем, причем неизвестным, во
всяком случае, для нее. Для Даши любой неизвестный широкой публике творческий
человек был обречен на то, чтобы влачить жалкое, полунищенское существование,
питаясь сухой корочкой и запивая ее прокисшим молоком, украденным из ближайшего
продовольственного магазина. Пришлось подкорректировать свои представления, и
Даша поделилась размышлениями с мужем. Максим отреагировал неожиданно.
– Дашка, ты хоть понимаешь, какую роль играешь при
своем аббате Фариа? – спросил он агрессивно за ужином, откладывая в
сторону недоеденный кусок отбивной, чего с ним отродясь не случалось.
– Какую? – заинтересовалась Даша.
– Роль Ватсона, которая, по моему глубокому убеждению,
совершенно идиотская. Понятно, зачем он нужен был Конан Дойлу – задавать те
кретинские вопросы, которые задавал бы сам читатель. Но в жизни-то зачем он
нужен? Исключительно чтобы подыгрывать талантливому, неординарному человеку.
Создавать, знаешь ли, фон. Серенький такой фон, неброский.
– Максимка, тебя какая муха укусила?
– А тебя? – огрызнулся он. – Ты хоть раз себе
задавала вопрос: с чего, собственно, твой писатель возится с тобой,
встречается, записочки пишет?
– Да чего ты взъелся на него? – удивленно спросила
Даша и уселась за стол. – Ему просто хочется с кем-то поговорить, а я
хороший слушатель. Ему вообще люди интересны, и он в них прекрасно разбирается.
Петр Васильевич случайно познакомился со мной, нашел благодарного слушателя –
вот и общается. Что тут плохого?
– Интересно, – саркастически поинтересовался
Максим, – почему на роль безголового Ватсона или, если тебе так больше
нравится, благодарного слушателя он выбрал симпатичную женщину, а не старую
костлявую развалину вроде него самого?!
Пару секунд Даша смотрела на Максима, а потом откинулась на
стуле и расхохоталась. Максим насупился, демонстративно отставил тарелку и
вышел из-за стола. Даша, продолжая смеяться, выскочила за ним следом, поймала в
коридоре и прижалась к широкой спине мужа.
– Милый мой, да ты просто ревнуешь! Максимка, глупости
какие, боже мой!
– Глупости, как же… – недовольно хмыкнул супруг,
не оборачиваясь. – Я от тебя последний месяц только и слышу, какую
очередную умную мысль выдал твой Боровицкий и как хорошо вы с ним сегодня
гуляли. Седина в бороду, знаешь ли…
– Да перестань ты! – Даша с силой развернула мужа,
который особенно и не сопротивлялся, и заставила себя обнять. – Боровицкий
– чудный старик, но я ему в дочери гожусь! И никакой сединой в бороду там и не
пахнет, уж я-то, милый, в таких вещах разбираюсь. Так что перестань выдумывать
и иди доедай, пока все окончательно не остыло.
Слегка повеселевший Максим вернулся на кухню, пожевал
немного и задумчиво предложил:
– Слушай, Дашка, если твой старикашка не питает по
отношению к тебе грязных и далеко идущих намерений, то пригласи его к нам
поужинать или пообедать в выходной. Мне, в конце концов, тоже любопытно с ним
пообщаться. Да и вообще…
Что там «вообще», Максим не договорил, но Даша согласно
кивнула. Боровицкий был в курсе ее семейной жизни и пару раз сам говорил, что
ему интересно было бы посмотреть на Дашину дочь. Даша решила, что на следующие
выходные обязательно пригласит Петра Васильевича к себе.
Однако на другой день она совершенно забыла о своем решении.
Боровицкий был очень оживлен, много смеялся, и Дашина тревога по поводу его
здоровья быстро рассеялась. Прогуливаясь в дальней части парка, они по очереди
бросали Проше подобранные ветки, и пес с низким, утробным рычанием расправлялся
с каждой из них.
