– Там Сонечка про вас уже два раза спрашивала, –
медовым голосом сообщила Окунева, посматривая на Дашу.
– Бегу, бегу уже…
Ирина Федотовна неловко оторвала от скамейки свое грузное
тело и правда почти бегом, переваливаясь с ноги на ногу, заковыляла к
пансионату.
– Простите, деточка, я с вами даже не
поздоровалась, – мило улыбнулась Виктория Ильинична, покачивая в такт
словам белокурой головкой.
На долю секунды Даше показалось, что перед ней стоит ожившая
фигурка из часов и что сейчас Окунева, не переставая улыбаться, сделает книксен
и под бой часов скроется в тех же зарослях, из которых появилась так
неожиданно. Но вместо этого бывшая балерина грациозно присела на краешек скамейки
рядом с Дашей, так прямо держа сухощавую спину, что Даша тоже распрямила плечи.
– Виктория Ильинична, простите за нескромный вопрос, а
кто были ваши родители? – внезапно спросила она у собиравшейся что-то
сказать Окуневой.
– Мои родители? – слегка удивилась та, вздернув
тонкие, в ниточку, брови. – Они, к сожалению, были далеки от искусства.
Мама всю жизнь преподавала основы кройки и шитья, а отец работал на заводе.
– А ваш муж? – аккуратно спросила Даша.
– Я, деточка моя, не любила связывать себя всяческими
узами, – пожала плечами Окунева. – Все-таки в них есть что-то очень
мещанское. В моей жизни была большая любовь, но, увы, мой избранник не был
свободен. И он так и не смог преодолеть предрассудки.
– Преодолеть предрассудки – значит бросить жену и детей
и стать вашим любовником? Или стать им, не бросая жену? –
полюбопытствовала Даша, внезапно почувствовав, что ее бросает в дрожь от
холодноватой, насквозь фальшивой собеседницы. Как она могла так ошибиться в ней
при первой встрече? Или это слова Боровицкого, рассказавшего про сына Окуневой,
так подействовали на нее?
– Вы еще очень юны, Дашенька, и многого не
понимаете, – снисходительно заметила Виктория Ильинична, совершенно не
обидевшись. – Есть много вещей, которые для обывателя выглядят странно,
даже неприемлемо, но для людей искусства…
Она не закончила, мечтательно уставившись на клумбы. На
бледных щеках появился легкий нежный румянец, и профиль бывшей балерины стал
похож на камею.
– А ваш сын тоже человек искусства? – тихо
спросила Даша.
Превращение, в одну секунду произошедшее с камеей, ошеломило
ее. Окунева молниеносно повернула к Даше лицо, из бледно-розового ставшее
пунцовым, и прошипела:
– Мой сын сдохнет в яме под забором, понятно вам? Под
забором! А вы… – Она отстранилась от Даши и теперь стала похожа на змею,
изготовившуюся к броску. – Вы что, с ними заодно, да? Это он вас прислал
сюда?
– Виктория Ильинична, что с вами? – оторопела
Даша. – Какой сын? Я пришла, потому что Боровицкий…
– Сдох твой Боровицкий, – неожиданно тихо
произнесла Окунева, чуть склонив набок голову и глядя на Дашу с каким-то
нездоровым воодушевлением. – Вынюхивал тут, лез не в свои дела и сдох.
Даша секунду пристально смотрела в серые глаза, потом
вскочила и быстро пошла прочь от скамейки. За ее спиной раздался негромкий
смех. Не выдержав, она обернулась и увидела, что Окунева посмеивается, глядя ей
вслед, как воспитанный человек посмеивается хорошей шутке. Даша ускорила шаг и
до поворота ощущала позвоночником взгляд, от которого у нее по спине бежали
мурашки.
Завернув за кусты, она умерила темп, обдумывая сказанное
Окуневой. Но мысли пришли в такой беспорядок, что Даша не могла ничего
сообразить, кроме одного – Окунева не подходит ни под одну из прочитанных ею
историй. Если только… если только Боровицкий не придумал очередную загадку в
загадке и на самом деле его истории следует понимать не в буквальном смысле.
«Надо с Максимом посоветоваться, – решила Даша. – Он обязательно
что-нибудь подскажет».
Следовало бы поговорить еще с несколькими обитателями
«Прибрежного», но на Дашу короткий разговор с бывшей балериной произвел такое
тягостное впечатление, что она заколебалась – стоит ли ей сегодня продолжать
то, что она наметила сделать. Незаметно Даша дошла до здания пансионата и
остановилась у входа. Ее в который раз поразило, что не видно ни одного
охранника, хотя Боровицкий не раз говорил ей, что территория дома престарелых
очень хорошо охраняется. Отступив от двери на несколько шагов, Даша подняла
голову и стала вглядываться в окна на втором этаже, сама толком не понимая, что
надеется там увидеть. За аккуратными кружевными занавесками вроде бы не
наблюдалось никакого движения. В крайнем окне, правда, почудился мелькнувший
силуэт, но это просто ветер качнул ткань, залетев в приоткрытую форточку. Еще
пару секунд Даша пристально смотрела в заинтересовавшее ее окно, но потом,
тряхнув головой, словно отгоняя непрошеные мысли, развернулась и медленно
побрела прочь от корпуса.
Однако мысли не отгонялись, настойчиво возвращаясь вновь и
вновь. В панси??нате и людях, обитающих здесь, ощущалось нечто странное. Даша не
могла объяснить, что именно, но прикладывала все усилия к тому, чтобы понять.
Дело ведь не только в том, что некоторые старики вроде Окуневой производят
такое… гнетущее впечатление, дело в чем-то еще. Или она фантазирует?
Дойдя до ворот, она обернулась и окинула взглядом
голубоватый корпус, над которым плыли низкие осенние облака. Да, все аккуратно
и даже красиво. Со стен не сыплется штукатурка, стекла в окнах не потрескались,
а клумба с георгинами перед входом ухожена, так же как и все в этом месте. Даша
постояла еще секунду, оглядывая здание, и тут взгляд ее снова упал на то самое
окно с голубой занавеской. Сейчас там ясно виднелась какая-то фигура. Даша
готова была голову дать на отсечение, что человек в окне смотрит на нее, но
никак не могла понять, кто же там стоит. Она сделала несколько шагов назад, в
сторону дома, но тут человек отошел в глубь комнаты, и снова только голубые
занавески качались от ветра.
Даше в который раз стало неприятно, она поежилась и быстро пошла
через лесопарк.
Человек увидел давно поджидаемую им женщину неожиданно – она
вынырнула откуда-то из-за кустов, и в первую секунду он даже не понял, что не
так. Дамочка шла быстро, низко опустив голову и не глядя по сторонам, и это
было ему очень на руку. Не хватает еще, чтобы она начала глазеть куда попало. А
потом он вдруг осознал, что насторожило его, и чуть не присвистнул от радости и
охватившего его охотничьего азарта. Собака! Рядом с этой сукой не было собаки!
Человек радостно ощерил зубы – ему понравился собственный
незамысловатый каламбур, и он, стараясь держаться за кустами и деревьями,
бросился догонять женщину. Он подбегал все ближе и ближе, пока не оказался на
расстоянии десяти шагов от нее. Теперь он просто шел за ней, стараясь не
сокращать и не увеличивать дистанцию, и быстро обдумывал, что же делать дальше.
С одной стороны, делать ничего не нужно было. С другой – такой удобный случай
мог больше не выпасть, и им стоило воспользоваться.
