Моя последняя шутка вышла очень удачной».
Глава 20
Назавтра у Олеси поднялась температура, Даша отменила все
визиты и вызвала врача. Выяснилось, что у дочери простуда, и Даша уложила ее в
кровать, обставила со всех сторон морсом и велела лежать тихо и думать о
хорошем, а еще лучше спать. Олеся немножко поканючила, прося книжку, но Даша
была непреклонна: при температуре никакого чтения! Только отдых голове и
глазам. Сама она ушла в зал, достала из коробки листочки рукописи и письмо, уже
потертое на сгибах. Развернула его и пробежала глазами по строкам.
«…Жаль, что обстоятельства сложились таким образом… очень
близкие люди… закончить начатую мной книгу… Решайте сами, когда Вам
остановиться…»
– «С уважением и благодарностью…» – повторила она
вслух. – Ну что же, вот и пора остановиться.
Ей было жаль сжигать письмо, и она отложила его в коробку.
Потом еще раз просмотрела листочки с историями, словно надеясь, что они
натолкнут ее на какую-то мысль. Мысль не появлялась.
– Черт бы вас не видал, Петр Васильевич! –
пробормотала Даша себе под нос. – Не могли вы яснее выразить, что именно я
за вас должна была дописать, а? Ну вот такая я глупая! Да, не могу сообразить,
и все тут.
Уголок письма белел из коробки. Даша покосилась на него,
просмотрела листы снова, хотя помнила все истории наизусть, и нехотя взяла со
стола новый листочек.
«Лена. Ирина. Диана. Инна. Яна» – вывела она в одном
столбце.
«Роман. Алексей. Егор. Виктор. Антон» – во втором.
И отдельно – «Света». Убитая девушка.
Пару минут Даша без всяких мыслей смотрела на листочек. Из
соседней комнаты раздалось:
– Ма! Иди сюда на секундочку!
Даша поднялась и зашла к дочери.
– Во-первых, мамочка, у меня всего тридцать семь и
три! – торжествующе объявила Олеся. – Во-вторых, это значит, что я
могу читать!
– Фиг с тобой, поганка, – сдалась Даша. – Что
тебе дать?
– Дай учебник по истории, первую часть, –
попросила Олеся. – Там такая тоска – только во время болезни читать.
– Сознательная ты моя! – похвалила ее Даша и достала
из школьной сумки потрепанный учебник. – Держи. Только читай недолго!
Она вернулась в зал, уселась на ковер и с отвращением
посмотрела на свои корявые буквы. Проша в углу поднял голову, вопросительно
взглянул на хозяйку, но понял, что прогулки пока не предвидится.
– Лежи-лежи, – посоветовала Даша. – Тебя
Максим утром выводил, так что нечего на меня таращиться.
«А я и не таращусь, – явственно говорила Прошкина
морда. – Кто из нас таращится – еще большой вопрос».
Даша вздохнула и опять перебрала записи Боровицкого. Надо
выкинуть его истории – и буквально, и из головы, но что-то не давало ей сделать
это. У нее было ощущение, словно она прошла мимо ответа, а ответ был прост и
лежал на поверхности. «Как там говорил Максим… Кто-то мог быть свидетелем преступления.
Допустим, Денисов. И он теперь шантажирует убийцу… Господи, бред какой! И при
чем тут остальные истории?»
Мысль, почти оформившаяся, ускользнула. А ведь она уже так
реально представила себе и глуповатую Лену – серьезную, сосредоточенную,
плачущую на кухне из-за того, что соседка оказалась стервой. И совсем
молоденькую Ирину, с замершим, бараньим взглядом собирающую подаяние в коробку
от конфет. Умную, пробивную Диану, вытаскивающую себя и своего мужа в
относительно цивилизованную жизнь с хорошим достатком и интересной работой.
Инну – сдержанную, строгую, скрывающую бурю эмоций под маской бесстрастности. И
даже маленькую взъерошенную Светочку – вертлявую, истеричную, легко плачущую и
так же легко успокаивающуюся. И только один человек оставался тенью с размытыми
краями, бумажной фигурой, на которой не было ничего, кроме имени. «Яна».
Даша легла на диван, посмотрела на Прошу и вспомнила, как
познакомилась с Петром Васильевичем, как он рассказывал про свою работу, как
они беседовали… В памяти ее мелькали картины: вот они гуляют по парку, вот
заходят в пансионат, вот Боровицкий похлопывает Прошу по спине, и пес весело
виляет хвостом в ответ. В воздухе почудился легкий запах старомодного
одеколона. Деревья наклонялись над скамейками, а по дорожкам бродили
бестелесные фигуры. Ирина Федотовна Уденич прошла мимо Даши, строго качая
головой и подволакивая одну ногу. Яковлев показал издалека золотую рыбку,
помахивающую хвостом на его ладони. «Я ни при чем», – улыбнулся он, и Даша
сразу ему поверила. Маленькая Красницкая закружилась в танце, и получалось у
нее гораздо лучше, чем у балерины Окуневой. «Деточка, так ведь и я ни при
чем», – помахала она тонкой морщинистой ручкой.
«Да, вы все ни при чем, – согласилась Даша, – и
даже страшный и ужасный Горгадзе, который на самом деле еще более уязвим, чем
большинство из вас. Но к кому приложить истории, скажите мне? К каждому из вас
можно прилепить листочек с надписью: история такая-то».
Даша замахала листками и попыталась приложить их то к
одному, то к другому. Но люди вокруг нее не давались, разлетались в стороны,
таяли в воздухе и проявлялись уже далеко, в самом конце дорожки. В конце концов
Даша поняла, что она зря старается, схватила свои листы, ставшие неожиданно
твердыми, и сложила их в воздухе, как веер. Веер закрылся с громким стуком – и
кто-то громко сказал над ухом:
– Мам, а где моя вторая книжка?
Даша вздрогнула и открыла глаза. Пару секунд смотрела,
ничего не понимая, на Олесю, стоявшую над ней с первым томом «Истории» в руках.
– Господи, Олеська, это ты… – пробормотала Даша,
протирая глаза. – Ты мне такой сон досмотреть не дала… Что тебе?
– Мам, я второй том найти не могу, – жалобно
протянула Олеся. – Его, наверное, папа взял.
– Сейчас посмотрим.
Даша с трудом поднялась с дивана, всунула ноги в тапочки и
побрела к столу, в котором Максим хранил книжки. «История» оказалась на самом
верху.
– О, спасибочки! – обрадовалась Олеся. – Я
пошла лежать. Да, мам, мне надо таблетку выпить, ты не забыла?
– Выпьешь, выпьешь, – рассеянно покивала Даша,
пытаясь уловить то, что явилось ей в полудреме. Но ничего не ловилось. Странное
ощущение витало вокруг, но расплывалось в воздухе все быстрей и необратимей.
– Олеся, а зачем тебе второй том? – морщась, как
от боли, спросила Даша. – Ты же первый еще не прочитала…
– Да ну, зачем первый целиком читать? Я прочитала тот
отрывок, который нам задавали, и мне стало интересно, что случилось во Франции
потом. А про то уже во второй книге, понимаешь? Глупость, вообще-то говоря:
история одна, а книг две, – добавила Олеся по-взрослому. – Ладно, ма,
давай таблетки – я в кровать пошла.
Олеся вышла из комнаты, а Даша осталась стоять на месте. В
голове ее громко прозвенел колокол, и чей-то голос – то ли Боровицкого, то ли
кого-то похожего – сказал: «Вот видишь, я же говорил». И в долю секунды все
сложилось так ясно и просто, что сразу стало очевидно, по-другому и быть не
могло, и только казалось странным и нелепым, что все они не разглядели этого
раньше.
