– Тот же, кто и вам.
– Хуррем, говори, что знаешь, не люблю ваши женские штучки.
– Да вы слепой, что ли? Неужели не видели, как Хатидже на Ибрагим-пашу смотрит? А он на нее, – тут же на всякий случай добавила Хуррем.
Султан приподнялся на локте, он лежал после сытного обеда, честно борясь с дремотой, Хуррем сидела рядом.
– Ты уверена?
– Конечно. У Ибрагим-паши жены нет, детей тоже, он красив, умен, достойный муж для вашей сестры.
– А вдруг она против?
– А вы спросите и увидите сами.
Хуррем обратила внимание, что о согласии Ибрагима речь не идет, да и кому пришло бы в голову отказаться, если предложат жениться на сестре Повелителя, к тому же молодой, красивой и неглупой?
– Поговорите с валиде, только не говорите, что это я сказала.
Сулейман так и поступил. Когда он озадачил валиде вопросом об отношении Хатидже к Ибрагиму, Хафса даже чуть растерялась:
– Никогда бы не подумала, что вы способны такое заметить.
– Ну почему же? – чуть смутился Сулейман, мысленно благодаря наблюдательную Хуррем. – Как вы полагаете, согласится ли Хатидже стать женой Ибрагим-паши?
– Она согласится, а вот согласитесь ли вы взять в родственники вчерашнего раба?
Сулейман поморщился, он никогда не считал Ибрагима рабом, даже тогда, когда тот им был.
– Я не считаю Ибрагима рабом.
– А сам Ибрагим?
Повелитель не ответил, он вдруг сообразил, что жениха-то не спросили. Согласится, куда он денется.
– Я поговорю с Ибрагимом. А вы с Хатидже.
Поговорить с Ибрагимом оказалось не так-то просто. Выход снова подсказала Хуррем:
– Предложите ему породниться. Он поймет.
– Ты уверена?
– Не Михримах же вы ему предлагаете? Ясно, что Хатидже.
Ибрагим согласился, он действительно умен и прекрасно понимал, что, отказавшись, просто закроет себе все пути. Сулейман хоть и не злопамятен, но отказа жениться на сестре не простит. Хатидже не вызывала у Ибрагима ни приступов страсти, но и отторжения.
Свадьбу сыграли очень шумную, несколько дней проходили гуляния и состязания на Ипподроме. Султан подарил другу большой дворец возле Ипподрома, Ибрагиму понравилось, потому что это район, где издавна селились посланники разных стран, ведь даже не имея постоянных послов, монархи всегда держали немало агентов. Также рядом жили многие состоятельные купцы, в том числе венецианские…
Хуррем отдыхала душой. Казалось, в Стамбуле, а главное, в гареме наступил долгожданный мир. Сначала прошел праздник возрождения новой жизни, стамбульцы радовались, султан пожертвовал на празднование огромные деньги, ели от пуза, всюду неумолчно звучали зурны, сазы, били большие барабаны, раздавались голоса певцов, зазывал, крики приветствия и иногда отчаяния тех, кого ограбила рука нечестивца…
Сулейман все правильно понял: если нет войны, должен быть праздник. Разница только в том, что на войну уходят надолго, а праздник через несколько дней забудут и снова примутся злословить. На всех не угодишь, да это и не нужно. Если станешь экономно расходовать казну, скажут, что скуп, примешься часто устраивать праздники – сначала отпразднуют, а потом немедленно назовут транжирой. Ибрагим не советовал обращать внимание на злословие. Он прав…
Сорок раз по утрам совершали утреннюю молитву – сабах – в Айя-Софии. Все посты соблюли, все положенные намазы отстояли, потом праздновали истово, чтобы Аллах видел, что живут по правилам.
А в месяц раджаб падишах объявил, что выдает свою сестру за визиря Ибрагим-пашу и дарит молодым дворец Ипподрома.
Многих возмущало возвышение грека, давно возмущало, но понимали, что Повелитель слишком доверяет его советам, слишком привязан, готов во всем слушать до сих пор. Разумом понимали, что Ибрагим-паша самый достойный, действительно умен и разумен, что не одно и то же, что он хорошо разбирается в делах государства и польза будет большая.
Но визирь – это одно, а зять – другое. Отдавая Хатидже Султан Сулейману, падишах роднился с рабом! Пусть бывшим, пусть вчерашним, но все равно рабом. И хотя среди высокородных пашей нашлось бы мало желающих жениться на сестре Сулеймана (все помнили о законе, запрещающем иметь других женщин), выбор именно Ибрагима оскорбил многих. Получалось странное недовольство: на его место не хочу, но почему он, а не я?!
Никто не спрашивал Ибрагима, каково ему самому. Хатидже хороша собой, умна, молода, но ведь сердце может не лежать даже к самой красивой и умной женщине. На счастье Ибрагима, пока его сердце было отдано той, которая была для него недоступна, вернее, из-за невозможности обладания любовь быстро перерастала в ненависть. Так бывает, говорят, от ненависти до любви один шаг, но ведь и обратно тоже.
Ибрагим пока еще сам не осознал, что ненавидит Хуррем с каждым днем все сильнее, ему казалось, что он равнодушен, а сердечное волнение объяснял опасениями, как бы глупая женщина их не выдала. Видел, что этого никогда не будет, знал, что она будет молчать, но себе внушил, что боится этого.
Плохое внушение, того, кого опасаются или с чьей стороны боятся предательства, даже невольного, начинают ненавидеть. И удивительно, что чем больше получают доказательств, что страх напрасен, тем сильнее боятся и сильнее ненавидят. Все кажется, будто человек обязательно предаст, обязательно погубит.
Гибели Ибрагим не боялся, в слишком жестоком мире он жил, чтобы не понимать, что жизнь человеческая мало что стоит, даже жизнь визиря и зятя падишаха. Куда сильнее он боялся падения, унижения, потому не желал быть главным визирем, малейшее понижение, уменьшение доверия, малейшая ошибка, и его просто затопчут, растерзают, заплюют его противники. Нет, не противники – враги, потому что противников у тех, кто рядом с троном, кто поднялся так высоко, особенно с самого низа, из нищеты, нет, все вокруг враги, даже те, кто улыбается по-дружески, заверяет в своей верности и дружбе. Каждый, кто не дополз до вершины, не достиг, не сумел, ненавидит того, кому удалось.
Если бы он понял, что единственным его настоящим союзником, для которого важен, прежде всего, султан, могла бы стать Хуррем, они вместе составили бы несокрушимую пару. Но как раз этого оба не могли, никогда, ни за что Хуррем бы не поверила Ибрагиму, а Ибрагим ей. Они были судьбой обречены ненавидеть друг друга и бояться. Два талантливых и сильных человека уже потратили и еще потратят много сил на противостояние.
Но сейчас им обоим предстояло радоваться.
Никто не знает, что именно испытывал Ибрагим во время свадьбы и после нее, но улыбался он довольно убедительно. А если от улыбки сводило скулы, то все понимали – это от усталости. Восемь дней он развлекал тех, кто попроще, – янычар, сипахов, дворцовую челядь, потом пришла пора везти невесту в дом жениха, и очередь приниматься за застолье дошла до знатных.
