Для Сулеймана было новостью, что Хуррем приготовила подарки для молодых от себя. Он даже бровь приподнял.
– Она и стихи прислала. Хотите, прочитаю?
– Конечно.
Хатидже читала стихи с явным удовольствием, а Ибрагим поспешил перевести разговор на другое:
– Повелитель, мы не поздравили вас с рождением еще одного сына. Вы назвали его Селимом в честь своего отца?
– Да, надеюсь, это принесет сыну счастье.
– Вы богатый отец, брат, четверо сыновей и дочка.
– Да, сестренка, – улыбнулся Сулейман Хатидже, назвав ее так, как звал в детстве. Ей захотелось прижаться к плечу брата и попросить почитать газели, он ведь так хорошо их читал в Трапезунде. А потом у брата появилась Фюлане, потом еще наложницы и дети, потом он стал султаном. Теперь, конечно, читать газели некогда… Или Сулейман их читает своей Хуррем?
Неожиданно Хатидже спросила это вслух. Теперь чуть смутился Сулейман:
– Читаю. Она любит поэзию и умеет красиво читать газели и даже писать стихи сама, – рука Повелителя повела в сторону листа, лежавшего на подушке рядом с сестрой. Та восхищенно кивнула:
– Я слышала стихи Хуррем, она хорошо пишет. Но вы, Повелитель, много лучше. Завидую Хуррем, ей достаются стихотворные строчки моего брата!
Хатидже и Сулейман рассмеялись. Они беседовали между собой так, словно рядом не было Ибрагима. Нет, это не нарочно и даже не случайно, просто сам грек не считал нужным участвовать в разговоре, но ему не понравилось такое единодушие по поводу Хуррем. Ибрагим снова перевел разговор на новорожденного сына султана:
– А маленький Селим здоров?
– Здоров, хвала Аллаху!
– Вы его видели?
Хатидже почти в ужасе посмотрела на мужа:
– Ибрагим-паша, как можно?! Еще не прошло сорок дней.
Тот натянуто рассмеялся:
– У меня нет детей и опыта в этом. Надеюсь, вы, госпожа, подскажете мне, что можно, а чего нельзя?
Хатидже зарделась:
– Подскажу. Женщинам известно многое, что непонятно мужчинам.
– Просто сами женщины это и придумали! – снова рассмеялся Ибрагим.
Что-то в его голосе и тоне не понравилось Сулейману, но султан решил, что это просто смущение молодого мужа перед женой, причем не просто женой, а сестрой Повелителя. Одно дело мужская дружба между господином и слугой, но совсем иное иметь дело с женщиной, принадлежащей к такому высокому роду.
Они еще долго сидели, пересмеиваясь, у Сулеймана было игривое настроение, он решил, что завтра непременно сходит пусть не к Хуррем, если это нельзя, то хотя бы к валиде и подробно расспросит о том, каков маленький Селим.
Из дворца Ипподром султан вернулся в свои покои в Топкапы почти вечером. Ему не хотелось оставаться одному. Сулейман понимал, что верный Ибрагим теперь будет занят Хатидже, но не ревновал к сестре, слишком счастливые были у той глаза. А вот у Ибрагима не очень. Почему, он не слишком счастлив в браке или просто скрывает свою радость?
Сулейман даже посмеялся сам над собой: как можно судить о счастье или несчастье в браке, если тот продлился всего день? Конечно, Ибрагим старается не выдать своих чувств, считая, что мужчине это не к лицу. Он ласково смотрел на Хатидже, сестра довольна, если бы что-то было не так, она не сумела бы скрыть.
Мысленно пожелав им счастья в любви и много детей, Сулейман попробовал заняться украшениями. Султан, как и его отец Селим, был хорошим ювелиром. Просто так заведено, чтобы каждый из Повелителей учился делу, словно им предстояло кормить себя этим. Селим Явуз любил создавать украшения, его примеру последовал и Сулейман.
Для свадьбы сестры он сделал семь (так положено!) разных украшений, которые невеста надела на себя. Семь счастливое число, семь украшений на невесте символизировали будущее счастье в семейной жизни, любовь, благополучие и хорошее потомство. Султан постарался, но не все задумки успел воплотить, захотелось продолжить, тем более, заняться вес равно нечем. Идти к Хуррем или звать ее к себе нельзя, звать кого-то другого не хотелось, тем более, после вида счастливых глаз Хатидже.
Как же это долго – сорок дней! И тридцать восемь, которые остались, тоже безумно долго!
Султан со вздохом подумал о том, что остался на эти дни один, близкий друг женат и счастлив, его мысли заняты молодой женой, а собственная любимая недоступна. Стало грустно…
В дверь постучали, вошел евнух, доставивший письмо из гарема.
От Хуррем! Сулейман с трудом дождался, пока евнух, пятясь задом, покинет комнату, казалось, тот разучился двигаться быстро. Едва створки двери закрылись настолько, чтобы евнух уже не мог видеть Повелителя, Сулейман сломал печать Хуррем (сам учил ее капать воском и вдавливать в него перстень).
Благодарственное письмо Хуррем было полно любви и ласки. Она сообщала о том, что новорожденный Селим крепок, хорошо спит и ест, что от него не отстает и Абдулла, а Михримах не желала снимать новое платье, требуя, чтобы купали прямо в нем… что Мехмед не просто знает числа, но и научился складывать их на пальчиках, правда, пока в пределах одной своей ручки.
А еще писала, как любят они с детьми своего Повелителя и отца, как дети хотят его видеть, как она сама тоскует по глазам, голосу и любви своего Повелителя.
Пусть сердце, превратясь в голубку,
К тебе летит и сядет на окно.
И подсмотрев, пусть даже очень робко,
Мне о тебе расскажет все оно.
Завидую ему, летать я не умею,
Я снова в клетке, снова взаперти.
Без зова твоего раба твоя не смеет
К тебе лететь, идти и даже приползти.
Сердце сжалось от любви и желания увидеть всех их. Какое же счастье, что Аллах дал ему эту женщину!
Муэдзин прокричал призыв к вечерней молитве. Султан опустился на молитвенный коврик и в тот вечер долго и горячо благодарил Бога за такой подарок. Умная, красивая женщина, любящая, родившая ему сыновей и дочку… Он любит и любим удивительной, необычной женщиной, ради которой готов на все. Если многие не понимают эту необычность Хуррем, считают ее выскочкой, колдуньей, то бог им судья. Не стоит таких слушать, они же не знают настоящей Хуррем, той, которая умеет уловить любое движение души своего Повелителя, всегда найдет отклик на него, всегда поддержит и посоветует. Конечно, Хуррем не слишком сведуща, но она не теряет времени даром, откуда-то получает новые знания.
Сулейман вдруг понял, что Хуррем знает больше, чем могла бы узнать из книг и разговоров с ним. Да не просто больше, она знает то, чего не знает сам Повелитель.
От этой мысли султан даже замер. Почему-то раньше не задумывался, откуда его Хасеки знает о флорентийских и римских строителях и дворцах, которые те возвели. Кажется, она спрашивала, похожи ли римские дворцы на Айя-Софию… Хм… тридцать восемь дней действительно слишком большой срок, за это время он может забыть вопрос, а сейчас Сулейману очень хотелось поинтересоваться у Хуррем об источнике сведений.
