Мысли метались, как мыши, застигнутые котом врасплох. Откуда в кешке мог взяться кинжал?! Хуррем беспомощно огляделась вокруг. Ни одна ветка, ни один листик не шевелились, если кто-то и проник в кешк, то невидимкой, сумев выбраться до ее возвращения. Стало страшно. Как объяснить султану наличие небольшого кинжала? Таким можно нанести смертельную рану. Зачем он здесь, как не для этого?
Хуррем уже поняла, что никого не собирались убивать, но, не заметь она кинжал, трудно было бы объяснить, кто его принес, когда и зачем. А теперь не трудно? Куда девать злосчастную находку?
Раздумья длились всего мгновение, уже в следующее она просто шагнула обратно к выходу из кешка, на ходу закрепляя яшмак на нижней части лица. Полупрозрачная ткань хорошо защищала от солнца нескромных взглядов мужчин, мало ли кто рядом с Повелителем…
Нет, за ним шел только кизляр-ага и два евнуха, но Хуррем не стала опускать яшмак, солнце действительно жгло, нежной белой коже вовсе ни к чему покраснение, к тому же так легче скрыть волнение.
– Повелитель… Сегодня жарко, может, пройти в тот кешк, где фонтан?
– Хуррем, ты чем-то взволнована?
– Нет, просто жарко, тяжело дышать.
– Хорошо, пойдем.
На ходу осторожно метнув взгляд в сторону кустов вокруг кешка, Хуррем не заметила ничего подозрительного. Ну, не невидимка же этот злодей! Или злодейка? А может, показалось, и никакого кинжала не было? От жары чего только не бывает…
Однако на всякий случай Хуррем уводила султана как можно дальше от проклятого кешка. Ей было бы трудно поддерживать простой разговор, не отвлекаясь на мысли о кинжале, если бы не сетование Сулеймана:
– Хатидже Султан теперь будет скучно одной…
– Почему? Молодой муж уже сбежал?
Спросила, не подумав, потому что мысли заняты совсем другим, и невольно выдала свое отношение к Хатидже.
Сулейман нахмурился, ему совсем не нравилось то, как стала держать себя Хуррем, она словно озлобилась, все чаще улыбка выглядела фальшиво. Сулейман очень любил эту женщину и болезненно воспринимал изменения. Так не хотелось, чтобы зеленоглазая возлюбленная превратилась во вторую Махидевран. Неужели это удел всех женщин, почувствовавших власть над мужчиной?
– Нет, Ибрагим-паша уехал в Египет, исправлять ошибки Ахмед-паши.
Хуррем даже не сразу поняла, о чем говорит Повелитель. Последние дни и даже недели она была слишком занята своими собственными делами и мыслями, чтобы думать о других.
Ибрагим действительно помчался в Египет усмирять бунт.
Когда султан только назвал его главным визирем взамен Пири-паши, главным недовольным был именно Ахмед-паша, из него злоба, казалось, била фонтаном во все стороны. Тогда Сулейман даже подумал, что имя у паши одно и то же, что и у давнего наставника, но насколько добрым, умным и терпимым был Ахмед-паша, поэт и учитель тогдашнего шехзаде Сулеймана, настолько этот Ахмед-паша спесив и надменен.
Не желая и дня находиться рядом с Ибрагимом-визирем, Ахмед-паша сразу попросился бейлербеем в Египет. Сулейман согласился не задумываясь, и даже позже, получив известие о том, что Ахмед-паша захватил всю власть и объявил себя султаном Египта, не подчиняющимся Османам, не сразу поверил в такое предательство.
Но поверить пришлось, Ахмед-паша действительно перебил в Каире янычар султана и взял власть. Средства оттуда в казну Стамбула поступать перестали. Но правил Ахмед-паша недолго, на всякого предателя найдется свой, не менее ловкий, таким стал один из его визирей – Мухаммед-бек, который решил, что лучше заслужить благосклонность Сулеймана, чем Ахмед-паши. Пришлось паше удирать в полуголом виде прямо из хамама, где его пытались схватить во время бритья.
Ахмед-паше удалось добраться до цитадели Каира в надежде пересидеть там, пока не подтянутся верные войска. Но ни верных войск, ни даже тех, кто пожелал защищать новоявленного султана, в крепости не нашлось, воины не собирались складывать головы за того, в кого мало верили.
Ахмед-паша сумел сбежать и оттуда, призывая на помощь бедуинское племя и обещая золотые горы казны за помощь в новом захвате власти. Но через неделю, выяснив, что эти самые золотые горы уже растащили и казна попросту пуста, шейх племени выдал бунтовщика его бывшему визирю.
Чтобы не пришлось еще гоняться за беспокойным пашой, Мухаммед-бек предпочел отделить голову от туловища, бросив туловище собакам, а голову на серебряном подносе отправив в Стамбул султану. Прославленный полководец, блестяще показавший себя при захвате Белграда и на Родосе, пожелав большей власти, закончил так бесславно.
Но пустая казна не только в Каире, казна самого Сулеймана тоже не радовала обилием золота. Его, конечно, было немало, но налоги ни с запада, ни с востока в последние месяцы не поступали. В Египет отправлен зять султана Ибрагим-паша разбираться, а в Стамбул вызван бейлербей восточных провинций – другой зять султана Ферхад-паша, муж его сестры Сельджук.
Опомнившись, Хуррем обещала написать Хатидже и пригласить пожить в гареме. Сулейман смотрел на любимую с удивлением. Хатидже не требовалось приглашение Хуррем, чтобы погостить в доме матери. Неужели Хуррем настолько зазналась, что считает себя главной в гареме, забыв о валиде?
Это плохо, потому что означало, что все жалобы валиде на неподобающее поведение Хуррем не выдумки, а правда.
– Съезди к ней сама, повези детей, чтобы они тоже увидели что-то за пределами дворцовых стен.
Хуррем не поверила своим ушам, неужели султан позволяет ей покинуть Бас-ус-сааде?
– А можно?
Сулейман рассмеялся, все же она девчонка, быстро забыла всю свою напыщенность.
– Можно.
Увлекшись мыслью о визите во дворец к Хатидже, Хуррем даже забыла о кинжале. Но после ухода султана в своих покоях вспомнила.
– Гюль, сходи в кешк, принеси оставленную мной книгу.
– Да, госпожа…
– Гюль…
Служанка смотрела на Хуррем, понимая, что та хочет сказать еще что-то, но боится.
– Да, госпожа…
– Будь осторожна и… Ничего, просто будь осторожна.
Служанка принесла книгу, но никакого кинжала в ней не было.
– Там ничего не было?
– Нет, книга лежала раскрытой на диване кешка, и все…
– Точно не было?
– Да нет же.
Хуррем решила, что все же показалось, перевела дух, но нехорошее чувство опасности осталось.
На следующий день она с детьми действительно отправилась во дворец Ибрагима. Хатидже, уже не первый день скучавшая в одиночестве, и вообще скучавшая без гарема (слишком привыкла к присутствию десятков женщин вокруг), принимала Хуррем с радостью.
Хасеки прибыла в плотно закрытой карете, под покрывалом, также старательно закрыв и детей. Боялась не столько, что увидят, сколько, что сглазят. В гареме дворца не сняла яшмак. Дети, не привыкшие видеть мать такой, с удивлением глазели на нее. Хуррем взяла с собой только двух старших, Абдулла и Селим еще слишком малы, чтобы наносить визиты.
