– В Трапезунде Хафсе помогала Исра, все знали, что она приворотами-отворотами занимается. К чему Хафсе привороты, если муж вынужден уехать, а ее с детьми оставить? Явно наоборот – отворот. Или приворот, да только другой. Понимаешь?
Хуррем на всякий случай кивнула, хотя не понимала.
– А потом Исра исчезла, говорили, что она в Стамбуле. Когда я в Стамбул перебралась, ее уже не было, но нашлись те, кто твердил, что она у Хафсы была, а потом в Манису уехала. Но что султан гарем забросил и женщинами интересоваться перестал, это точно.
– Ты хочешь сказать, что Исра занимается отворотом от женщин?
– И?..
– И приворотом к мальчикам?! Ты с ума сошла! Не может быть такого.
– Я тебе рассказала, что знаю, а ты уж думай, кто чем занимается и чем это тебе грозит.
– Ой, Аллах!
Она размышляла два дня, боясь самой себе признаться в подозрениях, а потом решительным шагом отправилась к валиде.
– Ты куда? – загородила ей дорогу Зейнаб, боясь, как бы Хуррем не натворила бед.
– К валиде.
– Зачем?
– Спрошу, что тут делает Исра.
– Ох, зря я тебе рассказала, выболтаешь лишнее…
– Не бойся.
Рядом с Хафсой, как обычно, была Самира.
– Валиде, хочу поговорить наедине.
– У меня от хезнедар-уста секретов нет. Говори.
– Вы потом расскажете все сами, но я буду говорить только наедине.
Хафса возмутилась:
– Не хочешь разговаривать при хезнедар-уста, не говори, я тебя не звала и не держу.
Теперь разозлилась уже Хуррем, она помнила предостережение Зейнаб, но раздражение росло.
– Зачем в гареме Исра?
Заметно было, что имя знакомо, но и без того Хуррем верила рассказу Зейнаб, та зря болтать не будет.
– Кто такая Исра?
– Зачем к вам приходила Исра? – Понимая, что валиде может просто прекратить разговор, Хуррем добавила: – Я знаю, чем она занимается. И знаю вашу тайну. – Заметив, как вздрогнула валиде, вдруг уточнила: – И не одну.
И тут же осознала: она просто приговорила сама себя к смерти. Что ждет того, кто проникает в запретные тайны? С чего вдруг родилось следующее, и сама не могла бы объяснить, скорее от отчаяния. Развернулась, чтобы выйти, и вдруг остановилась почти у двери.
– Валиде, если я пойму, что с Повелителем что-то происходит, я расскажу ему все. Если что-то случится со мной или моими детьми, то Повелитель все прочтет в оставленном у имама письме.
В свои покои она почти бежала, едва закрыв дверь, потребовала писчие принадлежности. Когда уже занесла руку, чтобы начать писать, вдруг лукаво улыбнулась и с удовольствием нанесла на бумагу всего несколько слов.
Через минуту Хуррем уже шла к имаму, который в это время обучал новеньких рабынь молитвам для намаза. Попросив поговорить, она подала письмо:
– Вы не должны никому отдавать его, пока я жива, никому.
В руку имама кроме листа перекочевал перстень с изумрудом. На всякий случай, как напоминание об обещании. Перепуганный имам пообещал и спрятал запечатанный лист как можно дальше.
Теперь оставалось ждать.
Хафса старалась не вспоминать ни свою юность, ни свою молодость, ограничивая мысли о прошлом тем временем, когда Сулейман стал султаном. Это так мало… Словно и не жила вовсе. Но вспоминать было слишком тяжело. Она прожила непростую и очень трудную жизнь, хотя всегда была окружена богатством, часто несметным. Однако если подумать, не знала и минуты покоя.
Так живут все, у кого власть и богатство, спокойны, наверное, только нищие да дервиши. Верно говорят: голого не смогут ограбить и сорок разбойников.
Но Хафса не за богатство боялась, она боялась за жизнь свою и детей. Они могли быть живы только пока мать в силах защитить.
Со стороны могло показаться, что валиде сидит, задумчиво глядя вдаль и наслаждаясь видом из окна. Но хезнедар-уста, живущая рядом с хозяйкой с тех самых пор, когда Айше Хафса была просто принцессой во дворце хана Менгли-Гирея, знала, что это не так, иногда ей казалось, что Хафса и вовсе не спит и не отдыхает, что все ее время посвящено размышлениям. Это верно, чем больше знаешь и чаще размышляешь, тем ты сильней. Кто поступает быстро и бездумно, редко поступает правильно.
А валиде было о чем подумать.
Само имя Самиры по-арабски означало «вечерняя собеседница», раньше так и бывало, они много говорили по вечерам, несмотря на то, что одна хозяйка, а другая служанка. Когда Хафса стала валиде – матерью султана, Самира при ней стала хезнедар-уста – правой рукой. И теперь они мало беседовали по вечерам. Но размышляла Хафса по-прежнему много.
Самире бывало жаль свою такую умную и красивую госпожу, которую Аллах обделил счастьем. Она прекрасно знала достоинства Хафсы, знала, что та заслужила. За много лет была свидетельницей многих ее тайн. Казалось бы, что же от Самиры таиться? Да видно, не все тайны известны многолетней помощнице…
Самира в своих подозрениях права, не все известно даже ей – многолетней помощнице, пожалуй, единственному близкому человеку, на которого могла рассчитывать в своей жизни валиде-султан.
У Хафсы сын – умный, красивый, сильный Повелитель. Как когда-то мечталось, чего она добивалась, ради чего старалась столько лет, чем столько лет жила. Были невестки, внуки… Но сыну не выскажешь то, что столько лет на душе, невесткам тем более. А жаловаться Самире, даже при том, что та ни слова не скажет и под пытками, Хафса не стала бы. Она хорошо помнила слова отца, сказанные, правда, не ей, а сыновьям:
– Никогда не жалуйтесь. Пожалеть не пожалеют, а уважать и бояться перестанут.
Хафсе никто ничего не говорил, она с детства была не нужна, хотя жила в роскоши дворцовых покоев.
Просто в их семье царила мачеха – Нур-Султан. Менгли-Гирей взял ее третьей женой, причем взял по совету московского князя Ивана. Хафса была тогда совсем девочкой, лет шесть-семь, но хорошо запомнила, как шипели жены и наложницы Менгли-Гирея:
– Зачем хану такая? Она уже старуха!
– Дважды вдова и с двумя сыновьями!
Нур-Султан и впрямь не могла похвастать ни юностью, ни красотой, ни богатством, ничем, кроме ума. Наверное, в молодости была хороша, но ведь годы прошли, уже четвертый десяток, дважды оплакивала умерших мужей – ханов Казанского ханства, два больших уже сына, старшего Нур-Султан оставила на воспитание московскому князю, а младшего привезла с собой.
К чему Менгли-Гирею такая жена? Никто не понимал, но все видели, что нужна. Хан и думать забыл об остальных женах, теперь существовала только Нур-Султан.
Нур-Султан поразила Хафсу с первого взгляда. Нет, та не была самой красивой из женщин, ни статью, ни ростом тоже не отличалась, и голос довольно тихий. Но то, что новая жена хана Менгли-Гирея говорила, а главное, как говорила, заставляло подчиняться беспрекословно. Тихим, спокойным голосом Нур-Султан распоряжалась жизнью во дворце и Бахчисарае, поступками самого хана и всеми делами ханства.
