С безопасного места на палубе маленького, но быстроходного шлюпа, болтавшегося на волнах неподалеку от места действия, Дядя в подзорную трубу наблюдал за разворачивающимися событиями. Когда все завершилось, он выругался.
На этот раз он не стал рисковать. На этот раз он все спланировал и послал силы, которых было более чем достаточно, чтобы одолеть плывущих на шебеке.
Но нет. Враг снова торжествует! Добыча снова ускользает!
Со времени отъезда из Индии он потерял почти всех. Господин будет недоволен.
Холод коснулся его затылка, медленно сполз по спине. Дядя вздрогнул, но тут же взял себя в руки, отгоняя ощущение полного бессилия.
Ничего, он все исправит. Возвысится в глазах повелителя, захватив майора и его женщину и подвергнув их мучительной смерти. Отомстит за сына и восторжествует во имя хозяина.
Опустив подзорную трубу, он прищурился и тихо произнес:
— Слава Черной Кобре!
Слова были произнесены с благоговением молитвы. Он верил в сердце своем, что это так и есть.
Дядя повернулся и подошел к тому месту, где молча ждал его подручный.
— Скажи капитану, пусть берет курс на Марсель. Наша погоня еще не закончена.
«20 ноября 1822 года.
Ранний вечер.
Мой гамак в нашей крошечной каюте.
Дорогой дневник!
Мы все еще чувствуем последствия вчерашней схватки. Хотя битва окончена и мы сохранили судно и жизни, но, как я и боялась, среди матросов есть убитые. Капитан Дакоста потерял двоих из команды, а еще двое слишком сильно покалечены, чтобы выполнять свои обязанности. Гарет и наши люди помогают чем могут, — Дакоста приказал идти на всех парусах, даже ночью, так что шебека буквально летит по волнам. Он хочет в полной мере воспользоваться благоприятной погодой и попутным ветром. Думаю, познакомившись с «кобрами» и их свирепостью, а также потеряв двоих, теперь он менее склонен еще раз схватиться с нашим врагом.
Сражения подобного рода — это не забава. При воспоминании о вчерашнем я дрожу. Кровь, сталь, жестокая смерть никогда не были в списке моих любимых вещей. Однако это было необходимо, иначе мы все погибли бы. Так что вряд ли стоит слишком роптать. Англичанки, попавшие за границу, должны быть жизнерадостными. И я пытаюсь быть таковой.
Я только что вернулась с дежурства у гамака Джимми и с радостью пишу, что он наконец очнулся. Хотя всем нам удалось выйти невредимыми из схватки, несколько матросов были ранены, и нам пришлось их лечить и перевязывать, но Джимми поначалу нигде не могли найти.
Мы с нарастающим ужасом продолжали поиски, опасаясь, что он упал за борт, но Бистер наконец нашел его под телами убитых. У него тяжелая кинжальная рана и большая потеря крови, но Гарет предположил, что угрозы жизни нет, и оказалось, что Джимми просто потерял сознание. Но не приходил в себя до самого утра, когда Арнии и Доркас удалось влить ему в горло немного бульона. Потом он снова лишился чувств, и мы снова испугались, потому что последствия увечий головы трудно предсказать.
Теперь он очнулся, и Бистер поддразнивает его, так что, хотя на выздоровление понадобится не один день, надеюсь, что он поправится без каких-либо тяжелых последствий.
Какое облегчение! Джимми — один из моих людей. Если он или кто-то из моих людей погибнет, я всю жизнь буду терзаться сознанием вины.
Представить страшно, какая тяжелая ответственность лежит на широких плечах Гарета. Он очень долго был полевым командиром и прослужил в армии более десяти лет. Я лишь недавно стала по достоинству ценить все то, что он и другие, ему подобные, делают во имя нашей страны. И сколько всего ложится на их совесть после каждой битвы! Это нелегкое бремя, и все же они никогда об этом не говорят.
Не могу не задаваться вопросом, какой тяжестью лежит на Гарете и остальных троих гибель Макфарлана. Достаточно плохо уже и то, что это гибель подчиненного, но гибель друга…
Должно быть, именно честь помогает им нести эту тяжесть.
Я с новой силой ощущаю тесноту шебеки. Весь вчерашний день и даже сейчас я чувствую необходимость пойти к Гарету, увидеть его, коснуться, увериться, что с ним все в порядке.
Я сумела отвести его в укромный уголок на корме и перевязать раны… вернее, не слишком глубокие порезы, которые, слава Богу, уже почти затянулись, но многое дала бы за отдельную комнатку, предпочтительно с кроватью, пусть даже узкой. А так… я даже не могу поцеловать его. И совершенно уверена, что он никогда не поцелует меня на людях.
Похоже, эта часть путешествия будет посвящена тому, чтобы готовиться к следующей. Несмотря на то что мы только что выдержали одну схватку, у меня такое чувство, что это только затишье перед бурей.
Э.».
Через пять дней Эмили стояла рядом с Гаретом на носу шебеки, наблюдая, как из тумана материализуется марсельский порт.
День обещал быть ясным. К тому времени как шебека подплыла ко входу в гавань, чтобы встать на якорь среди множества судов, солнце уже поднялось и сожгло туман, так что они могли видеть все с кристальной ясностью, а это означало, что и они были как на ладони.
К счастью, уровень моря был значительно ниже деревянных причалов, так что среди множества кораблей пассажиры шебеки были не видны, если только шпионы не наблюдали за портом сверху.
Это, по мнению Гарета, было единственным их козырем. Приказ Вулверстона был вполне понятен. Путь Гарета лежит через Марсель. Будь с ним только его люди, он ни секунды не колебался бы, но когда к ним присоединились Эмили и ее слуги, ставки поднялись. Особенно теперь, когда ему есть что терять. И все же придется рискнуть. Чего не сделаешь, когда нужда заставит!
Шебека ударилась носом о причал. Гарет оглядел палубу, пока матросы суетились, стараясь пришвартовать судно к причальным тумбам. Его люди уже собрались, готовые подняться по деревянному трапу и как можно скорее покинуть пристань. После горячего обсуждения они решили вернуться к обычной одежде: в арабской больше не было смысла. Сам Гарет уложил свой мундир в сундук, предпочтя цивильное платье.
Эмили, в темном плаще поверх голубого дорожного костюма, выглядела женственной и очень красивой.
— Значит, пока что мы говорим за всех.
Она прекрасно знала французский. Дай Гарет после многих лет сражений в Европе тоже поднаторел в этом языке. Сейчас он неохотно кивнул.
— Но прошу тебя, где только возможно, разыгрывай знатную леди. И пусть Уотсон высказывается за тебя.
Уотсон был третьим в их компании, кто говорил на сносном французском.
— Маллинс знает достаточно, чтобы объясниться с кучерами, конюхами и тому подобное. Но если нет особой необходимости, мы все — ты, Уотсон и я — должны оградить остальных от необходимости вести беседу. Если мы сойдем за французских провинциалов, легче сумеем проскользнуть сквозь сети наших врагов.
