— Но если то, что Уортон бросил вас, не явилось травмой и не могло стать причиной отвращения к замужеству, что тогда? — Его внимательный взгляд причинял ей почти физическое неудобство. Хотелось не просто отвести глаза, а спрятаться куда-нибудь. — Почему вы не замужем?
Леонора не была готова ответить на этот вопрос, а потому, применяя старую как мир тактику, ринулась в ответное наступление и задала свой вопрос:
— Значит, вы рассказали мне о своей военной карьере для того, чтобы подчеркнуть, что вы не такой, как Уортон?
— Если бы вы не спросили, я бы промолчал. Пока. — Он отвел глаза.
— Но я спросила, и причиной ответа был Уортон?
Он помолчал, потом неохотно ответил:
— Частично. Я все равно рассказал бы вам когда-нибудь…
— Но для вас было так важно, чтобы я увидела вас не таким, как Уортон, и поэтому вы решили открыться мне раньше…
Вместо ответа Тристан крепко обнял Леонору и поцеловал. Отвлекающий маневр удался, и на том разговор кончился.
Теперь у Леоноры было время обдумать, что именно, как и почему он сказал… Это очень важно. Должно быть, никто не знал о его занятии, кроме таких же, как он. И семья не знала. И все же Трентем нарушил многолетнюю привычку охранять свое прошлое, позволил девушке узнать правду — только для того, чтобы она не смешала его в своем сознании с Уортоном, человеком, который, как он думал, нанес ей душевную травму.
Он испугался, что это нанесет удар по их отношениям. Испугался…
Трентем нуждается в Леоноре. Этот сильный и умный человек, прошлое которого — она была достаточно взрослой, чтобы это понять, — скрывало немало мрачных теней, нуждается в ком-то, кто знает и понимает. И кому он может доверять.
И он смог довериться ей. Это было большое открытие, и некоторое время Леонора лежала, осознавая его, словно погрузившись в гулкую пустоту.
А затем вдруг, словно резкий поворот тропинки привел ее к долгожданной цели, она представила себе, каково это — быть его женой.
К немалому удивлению, девушка обнаружила, что картинка не является пугающей и отталкивающей, как бывало раньше. «Должно быть, дело в том, кого я воображаю на месте мужа», — решила Леонора.
Она свернулась калачиком и просто поплыла по волнам своих мыслей. И даже задремала…
Она повзрослела и стала более зрелой. Теперь, когда мечты семнадцатилетней глупышки ушли в прошлое, она научилась ценить другие вещи. Например, радости жизни за городом. Это было бы чудесно — иметь сад и большой дом. Кроме того, она обладает большим запасом здравого смысла организаторскими способностями — и могла бы многое делать для жителей графства… Это был бы ее круг, ее жизнь, для которой она предназначена. И можно было бы вырваться наконец из дядиного дома, где ей душно и она чувствует себя словно в ловушке…
Глаза Леоноры распахнулась. Как такая мысль могла прийти ей в голову? Но, допустив подобное, она вынуждена была признаться самой себе, что это правда.
Девушка смотрела, как солнечные зайчики танцуют на потолке, слышала звуки просыпающегося дома и все думала, думала.
Вот, значит, как. Девичьи мечты не рассеялись и не затерялись в прошлом. Они лишь видоизменились, чтобы стать привлекательными для нее — взрослой женщины. И если на минутку перестать бояться, то она вполне может вообразить себя женой Тристана. Хозяйкой его дома. Графиней. Его опорой и помощницей.
И еще — она будет его единственной. Воспоминаниe об этих словах, сорвавшихся с губ мужчины так неожиданно, как бывает, когда, не думая, вдруг говоришь правду. Единственная… это так сладко, так заманчиво. Лишь она может дать все, в чем нуждается этот сильный и красивый человек. И дело здесь не только в физическом влечении. Что-то еще росло между ними: новое и очень важное чувство; Его нельзя было назвать или разглядеть и разложить на составляющие, но оно здесь, рядом. Словно краем глаза она видела какое-то движение.
И это чувство — так странно — было одно на двоих. Его нельзя пережить в одиночку — только разделить с Тристаном. Ярче всего оно проявлялось, когда они занимались любовью, потому что ни он, ни она не думали об условностях и что-то теплое и яркое соединяло их. А потом, когда любовный жар спадал, оставляя лишь прерывистое дыхание и саднящие губы, это чувство все же оставалось — эфемерным облачком, но оно всегда было рядом.
Тристан доверился ей. А она? Сможет ли она честно ответить на его вопрос, почему она никогда понастоящему не хотела выйти замуж?
Леонора вздохнула. Причины таились слишком глубоко, они стали частью ее мироощущения, а потому не было даже надобности называть их и облекать в слова. Она жила с этим, сколько помнила себя — потому бегство Уортона стало скорее облегчением, чем трагедией. Теперь ей придется собраться с силами и заглянуть в себя, найти слова и ответить хотя бы себе: что она чувствует и почему?
Тристан взял ее за руку и привел в какой-то новый мир. Они стоят на пороге как дети, а за дверью — чудо. Но сможет ли она переступить эту границу? Откроется ли для нее дверь в новый, счастливый мир, где они будут вдвоем?
Влечение между ними не ослабнет и не пропадет — Тристан прав. Оно лишь растет с каждым днем, с каждой встречей. И она просто должна разобраться в себе, чтобы решить, как же теперь быть со всем этим.
Леонора нахмурилась. Откинула простыни и решительно выбралась из теплой постели. Ее ждали дом и куча забот.
Никто не пересматривает свою жизнь, самые ее основы, за несколько минут. Этот сложный и трудный процесс требует внимания и спокойного размышления. Но дни шли, наполненные суетой и домашними хлопотами, Леонора действительно не могла найти время, чтобы просто посидеть в тишине и подумать.
Поиски Маунтфорда пока не давали результатов, и это, в свою очередь, накладывало отпечаток на их отношения. Тристан волновался за нее, его желание защитить все больше походило на стремление собственника оградить принадлежащую ему ценность от посягательств. Он старался скрыть это, но Леонора поняла его. И может быть, даже приняла это как должное.
Февраль наконец-то сменился мартом, и в еще блеклых зимних красках появился намек на расцвет — скоро весна, представители высшего общества возвращались в город, хотя официальное открытие сезона еще не наступило. Балы и прочие увеселительные мероприятия, зимой довольно малолюдные и неформальные, обретали все больший размах и следовали буквально один за другим.
Леонора, Милдред и Герти, приглашенные на большой прием к леди Хаммонд, приехали, как всегда, не поздно и не рано. И теперь медленно поднимались по парадной лестнице вместе с полусотней вовремя прибывших гостей, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяйке. Это мероприятие можно было считать неофициальным началом весны, и Леонора представить себе не могла, что ожидается столько народу.
— Дорогая, я же говорила тебе, не стоит приезжать так рано, — капризно сказала дама, стоящая на несколько ступенек ниже, своей подруге.
