– Видели мы, – кивнул Виктор, – но еще не
все. Вот, хотим прогуляться, посмотреть. Я пока только на пролетовский обратил
внимание. Кто там теперь?
– Да бизьнесмен какой-то. Для матушки своей выстроил,
чтобы она, значит, с внуками нянчилась все лето. Ну, ничего плохого не скажу,
люди серьезные. Не сказать чтоб приветливые или шибко вежливые, так оно сейчас
и не в почете. Про тебя, Витюша, знаю, – сменила тему баба
Степанида, – а вот красавица твоя о себе мне сама расскажет. А ты,
дружочек, сделай-ка чайку. Водички вон из колодца набери, а то в ведрах
закончилась.
Подмигнув Тоне, Виктор вышел из дома. Ну, старушка сейчас из
нее всю душу вывернет: как была любопытная, такой и осталась. Но вполне в
здравом уме, судя по всему, никаким Альцгеймером тут и не пахнет. Беднота,
конечно, ужасная. Надо бы ей деликатно денег подкинуть, вот только придумать
как.
Задумавшись, Виктор не сразу заметил невысокого, крепко
сбитого мужичка неопределенного возраста с реденькой бороденкой, отдыхавшего на
бревне возле баньки. Топор был воткнут в здоровенное полено, валявшееся рядом.
– Добрый день, – поздоровался Виктор. – Мы к
бабушке Степаниде в гости зашли, вот попросила воды набрать.
– Да я про вас знаю, – махнул тот рукой. –
Она с утра уже ждет: как чувствовала, что зайдете. Давайте-ка воды натаскаем, а
то так и будем за каждым чайником бегать.
Пока Степанидин постоялец доставал воду из колодца и
разливал по подставленным Виктором ведрам, они разговорились. Женька, как
представился мужичок, ожидал начала охотничьего сезона, а пока отдыхал на
природе и помогал чем может хозяйке. В деревне ему нравилось: вроде бы и от
Москвы не так далеко, и лес кругом.
– Если вам помощь какая нужна, вы ко мне обращайтесь, я
на все руки мастер, – отрекомендовался он. – Пока охота не началась,
я тут вроде как без особого дела сижу.
Виктор наполнил чайник, отнес в дом и застал там
идиллическую картину: бабка Степанида, перетаскивая из кухни тарелки с
золотистыми печенюшками, оживленно рассказывала что-то Тоне, а та смеялась.
– И ты знаешь, милая моя, – скрипела Степанида,
расставляя на столике чашки в красный цветочек, – ведь так и боялась я до
бани дойти, до того меня Витька, хулиган, испугал. Ну и дружки-приятели его,
конечно! Только знаю я, кто придумщик-то у них был главный, – лукаво
подмигнула она. – А вот и сокол твой ненаглядный. Ох проказник был
мальчонка, ох и хитрец!
Тоня, отсмеявшись, взглянула на Виктора, качавшего головой с
удивленным видом, и спросила у старушки:
– Бабушка Степанида, а расскажите мне про Витиных
друзей, а то из него самого слова не вытянешь.
– А что рассказывать? – удивилась та. – Ну,
Шуркиных ребят ты, наверное, уже знаешь.
– Да, кроме Юли, я ее еще не видела.
– Увидишь, увидишь. Она из них всех самая маленькая
была, как птичка ровно. И чирикала так же – голосок тоненький, чтоб не сказать
писклявый. Мужик-то ейный с детьми ее бросил и в бега подался, а куда –
неизвестно. Николай у Шуры парень сурьезный, никак самый старший, а вот Сашка
шалопаем всегда был, правда, нынче вроде бы остепенился и работу хорошую нашел.
Вот только семьей не обзаведется, хотя сейчас, я смотрю, не особенно торопятся
с этим делом.
– А мальчик из соседнего дома, который сейчас пустой
стоит?
– Андрюша-то? Андрюша хороший мальчик был. И мне
помогал, бывало, и родителей своих любил очень.
Старушка бросила быстрый взгляд в сторону Виктора, который
рассматривал иконы в углу.
– А почему «любил»? – удивилась Тоня. – С
ними что-то случилось?
– Да кто ж его знает, что с ними случилось. Только
теперь ни Маши с Андреем, ни Андрюшеньки их нет и где они – одному богу
известно.
Баба Степанида перекрестилась и покачала головой.
– Ну хорошо, – не успокаивалась Тоня, решив
выведать у разговорчивой старушки все, что можно. – А почтальоновы дети…
Ведь их так называли, правда? Они где сейчас?
Наступило молчание. Виктор медленно повернулся к жене,
устремив на нее какой-то непонятный взгляд: словно он не понимал, что за вопрос
она задала, и пытался перевести его на свой язык. Глаза его были холодными и
удивленными. Бабка Степанида, глядя на них обоих, замолчала. Наконец Тоня
неуверенно переспросила:
– Так что с ними, с детьми из нашего дома?
– Бабушка Степанида, засиделись мы у вас, пора
нам, – с улыбкой сказал Виктор. – Печенье у вас замечательное,
спасибо вам огромное. Как дом доделаем, пригласим к себе в гости, вот тогда
Тонька пирогов напечет не хуже ваших.
Тоня не верила своим ушам.
– Вить, подожди, мы же еще не договорили!
– Тонь, если ты забыла, то я тебе напомню: нам с тобой
по дому еще работать и работать. Я понимаю, вы, женщины, – народ
любопытный, но давай ты потом будешь свое любопытство удовлетворять, хорошо?
Когда Виктор начинал говорить с ней так, словно она
закапризничавший, плохо воспитанный ребенок, которого ставят на место в
присутствии гостей, она всегда терялась, краснела и не знала, что сказать. В
такие минуты Виктор сразу становился очень значительным, очень взрослым,
понимающим, что нужно делать, а что не нужно, а она сама превращалась в
простушку, плохо одетую и совершенно не умеющую себя вести.
– Действительно, голубки мои, бегите, бегите, потом
зайдете! – закивала головой хозяйка. – Успеется еще, наговоримся –
самим надоест. А пока с богом, милые мои.
Распрощавшись с бабой Степанидой, Виктор с Тоней вышли на улицу.
И тут Тоню ожидал второй неприятный сюрприз. Прислонившись к забору, на траве
сидел неопрятный старик, от которого несло алкоголем, и, прищурившись, смотрел
прямо на них.
– А, Витенька пожаловал, да с женушкой… – хрипло
проговорил алкаш. – Никак по святым местам пошли?
Он засмеялся, но приступ кашля прервал его жутковатый смех.
– Ты бы, Графка, похмелился, – брезгливо заметил
Виктор, обходя старикашку.
– А ты мне на опохмелочку-то дашь? Уважишь старика,
а? – Он поднялся на ноги и, покачиваясь, пошел к ним.
– Еще уважить мне тебя не хватало…
– А вот тогда я для тебя, говнюка, не Графка, а Евграф
Владиленович! Понял, сучонок? – грязно выругался старик.
– Вить, пойдем! – потянула мужа за рукав
Тоня. – Он же пьяный совсем!
– Пьяный? – перевел на нее мутный взгляд
алкаш. – Не, я не пьяный. Был бы пьяный, я бы все твоему гаденышу сказал,
все! А может, и скажу еще!
– Гляжу я, Графка, на тебя, – спокойно проговорил
Виктор, – и понимаю, что как был ты дураком, так им и остался. Живешь, как
собака, и как собака сдохнешь.
Он повернулся, собираясь уходить, и потянул Тоню за рукав,
но их остановило отвратительное хихиканье за спиной. Оно было настолько
неожиданно, что оба повернулись и уставились на старика, обнажившего гнилые
зубы.
